В статье: «Третий Интернационал и его место в истории»* («Коммунистический Интернационал» 88 № 1, 1.V.1919, стр. 38 русского издания) я указал на одно из выдающихся проявлений идейного краха представителей старого, гнилого «бернского» Интернационала. Этот крах теоретиков реакционного, не понимающего диктатуры пролетариата, социализма выразился в предложении германских «независимых» социал-демократов сочетать, соединить, совместить буржуазный парламент с Советской властью.

Самые видные теоретики старого Интернационала, Каутский, Гильфердинг, Отто Бауэр и К 0 , не поняли, что они предлагают совместить диктатуру буржуазии и диктатуру пролетариата! Люди, составившие себе имя и завоевавшие сочувствие рабочих проповедью классовой борьбы, разъяснением ее необходимости, не поняли, - в самый решительный момент борьбы за социализм - что они целиком сдают все учение о классовой борьбе, целиком отрекаются от него и фактически переходят в лагерь буржуазии, пытаясь совместить диктатуру буржуазии с диктатурой пролетариата. Это звучит невероятно, но это факт.

В виде редкого исключения, нам удалось теперь в Москве получить довольно много, хотя и разрозненных,

* См. настоящий том, стр. 301-309. Ред.

390 В. И. ЛЕНИН

иностранных газет, так что является возможность несколько подробнее восстановить - хотя, конечно, далеко не полную - историю колебаний господ «независимых» в самом главном, теоретическом и практическом, вопросе современности. Это - вопрос об отношении диктатуры (пролетариата) к демократии (буржуазной) или Советской власти к буржуазному парламентаризму.

В своей брошюре «Диктатура пролетариата» (Wien. 1918) господин Каутский писал, что «советская организация есть одно из важнейших явлений нашего времени. Она обещает приобрести решающее значение в великих решительных битвах между капиталом и трудом, к которым мы идем навстречу» (стр. 33 брошюры Каутского). И он добавлял, что большевики сделали ошибку, превратив Советы из «боевой организации одного класса» в «государственную организацию» и тем «уничтожив демократию» (там же).

В своей брошюре «Пролетарская революция и ренегат Каутский» (Петроград и Москва. 1918) я подробно разобрал это рассуждение Каутского и показал, что оно содержит в себе полное забвение самых основ учения марксизма о государстве*. Ибо государство (всякое, в том числе и самая демократическая республика) есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим. Называть Советы боевой организацией класса и отрицать за ними право превращаться в «государственную организацию» значит на деле отрекаться от азбуки социализма, объявлять или защищать неприкосновенность буржуазной машины для подавления пролетариата (то есть буржуазно-демократической республики, буржуазного государства), значит фактически переходить в лагерь буржуазии.

Нелепость позиции Каутского так бьет в глаза, натиск рабочих масс, требующих Советской власти, так силен, что Каутскому и каутскианцам пришлось позорно отступать, путаться, ибо честно признаться в ошибке они оказались не в состоянии.

* См. Сочинения, 5 изд., том 37, стр. 235-338. Ред.

ГЕРОИ БЕРНСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА 391

9-го февраля 1919 года в газете «Свобода» («Freiheit»), органе «независимых» (от марксизма, но вполне зависимых от мелкобуржуазной демократии) социал-демократов Германии, появляется статья господина Гильфердинга, который уже требует превращения Советов в государственные организации, но наряду с буржуазным парламентом, с «Национальным собранием», вместе с ним. 11-го февраля 1919 г. в воззвании к пролетариату Германии вся «независимая» партия принимает этот лозунг (следовательно, и господин Каутский, побивающий свои заявления, сделанные им осенью 1918 года).

Эта попытка совместить диктатуру буржуазии с диктатурой пролетариата есть полное отречение и от марксизма и от социализма вообще, есть забвение опыта русских меньшевиков и «социалистов-революционеров», которые с 6 мая 1917 г. до 25 октября 1917 г. (старого стиля) проделали «опыт» сочетания Советов как «государственной организации» с буржуазной государственностью и позорно провалились на этом опыте.

На партийном съезде «независимцев» (в начале марта 1919 г.) вся партия встала на эту позицию премудрого соединения Советов с буржуазным парламентаризмом. Но вот № 178 «Свободы» от 13 апреля 1919 г. («Приложение») сообщает, что фракция «независимцев» на II съезде Советов предложила резолюцию:

«Второй съезд Советов становится на почву советской системы. Согласно этому, политическое и хозяйственное устройство Германии должно базироваться на организации Советов. Советы рабочих депутатов суть призванное представительство трудящегося населения во всех областях политической и хозяйственной жизни».

А наряду с этим та же фракция предложила съезду проект «директив» (Richtlinien), в которых читаем:

«Всю политическую власть имеет съезд Советов... Право избирать и быть избранным в Советы имеют, без различия пола, те, кто выполняет общественно необходимую и полезную работу без эксплуатации чужой рабочей силы...».

Мы видим, следовательно, как «независимые» вожди оказались жалкими мещанами, всецело зависимыми от филистерских предрассудков наиболее отсталой части пролетариата. Осенью 1918 года эти вожди, устами

392 В. И. ЛЕНИН

Каутского, отрекаются от всякого превращения Советов в государственные организации. В марте 1919 года они сдают эту позицию, плетясь в хвосте рабочей массы. В апреле 1919 года они опрокидывают решение своего съезда, переходя целиком на позицию коммунистов: «Вся власть Советам».

Не многого стоят такие вожди. Быть показателем настроения наиболее отсталой части пролетариата, идущей позади, а не впереди авангарда, для этого вожди не нужны. И при такой бесхарактерности, с которой они меняют свои лозунги, эти вожди ничего не стоят. К ним нельзя питать доверия. Они будут всегда балластом, отрицательной величиной в рабочем движении.

Наиболее «левый» из них некий господин Деймиг (Däumig) рассуждал на съезде партии (см. «Свободу» от 9 марта) следующим образом:

«... Деймиг заявляет, что его ничто не отделяет от требования коммунистов: «Вся власть Советам рабочих депутатов». Но он должен обратиться против практически проводимого путчизма партии коммунистов, и против византинизма, который они проявляют по отношению к массам, вместо того, чтобы воспитывать их. Путчистское, раздробленное поведение не может повести вперед...».

Путчизмом немцы называют то, что старые революционеры в России лет 50 тому назад называли «вспышками», «вспышкопускательством», устройство мелких заговоров, покушений, восстаний и т. п.

Обвиняя коммунистов в «путчизме», господин Деймиг доказывает этим только свой «византинизм», свою лакейскую услужливость по отношению к филистерским предрассудкам мелкой буржуазии. «Левизна» подобного господина, который повторяет «модный» лозунг из трусости перед массой, не понимая массового революционного движения, не стоит ломаного гроша.

В Германии идет могучая волна стихийного стачечного движения. Неслыханный подъем и рост пролетарской борьбы, превышающий, видимо, то, что было в России в 1905 году, когда стачечное движение достигло невиданной еще в мире высоты. Говорить о «вспышкопускательстве» пред лицом такого движения

ГЕРОИ БЕРНСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА 393

значит быть безнадежным пошляком и лакеем филистерских предрассудков.

Господа филистеры, с Деймигом во главе, мечтают, вероятно, о такой революции (если вообще есть в их головах хоть какая-нибудь идея насчет революции), когда бы массы поднялись сразу и вполне организованно.

Таких революций не бывает и быть не может. Капитализм не был бы капитализмом, если бы он не держал миллионные массы трудящихся, громадное большинство их в угнетении, забитости, нужде, темноте. Капитализм не может рухнуть иначе, как чрез посредство революции, поднимающей в ходе борьбы незатронутые раньше массы. Стихийные взрывы при нарастании революции неизбежны. Ни одной революции без этого не было и быть не может.

Что коммунисты потворствуют стихийности, это лганье господина Деймига, совершенно такого же сорта лганье, как то, которое мы слышали много раз от меньшевиков и эсеров. Коммунисты не потворствуют стихийности, не стоят за разрозненные вспышки. Коммунисты учат массы организованному, цельному, дружному, своевременному, зрелому выступлению. Филистерским клеветам господ Деймига, Каутского и К 0 не опровергнуть этого факта.

Но филистеры не способны понять, что коммунисты считают - и вполне правильно - своим долгом быть с борющимися массами угнетенных, а не с стоящими в сторонке и выжидающими трусливо героями мещанства. Когда массы борются, ошибки в борьбе неизбежны: коммунисты, видя эти ошибки, разъясняя их массам, добиваясь исправления ошибок, неуклонно отстаивая победу сознательности над стихийностью, остаются с массами. Лучше быть с борющимися массами, в ходе борьбы освобождающимися постепенно от ошибок, чем с интеллигентиками, филистерами, каутскианцами, выжидающими в сторонке «полной победы», - вот истина, которой господам Деймигам понять не дано.

Тем хуже для них. Они уже вошли в историю всемирной пролетарской революции как трусливые мещане, реакционные нытики, вчерашние слуги

394 В. И. ЛЕНИН

Шейдеманов, сегодняшние проповедники «социального мира», все равно прячется ли эта проповедь под видом соединения учредилки с Советами или под видом глубокомысленного осуждения «путчизма».

Рекорд побил в деле замены марксизма реакционно-мещанским нытьем господин Каутский. Он тянет одну ноту: оплакивает происходящее, жалуется, плачет, ужасается, проповедует примирение! Всю жизнь сей печального образа рыцарь писал о классовой борьбе и о социализме, а когда дошло дело до максимального обострения классовой борьбы и до кануна социализма, наш мудрец растерялся, расплакался и оказался дюжинным филистером. В № 98 газеты венских предателей социализма, Аустерлицей, Реннеров, Бауэров («Рабочая Газета», 9 апреля 1919 г., Вена, утренний выпуск), Каутский в сотый, если не в тысячный, раз сводит вместе свои ламентации.

«... Экономическое мышление и экономическое понимание, - плачется он, - выбито из голов у всех классов... Долгая война приучила широкие слои пролетариата к полному пренебрежению экономическими условиями и к твердой вере во всемогущество насилия...»

Это - два «пунктика» нашего «весьма ученого» человека! «Культ насилия» и крах производства - вот из-за чего он, вместо анализа реальных условий классовой борьбы, сбился на привычное, старинное, исконное мещанское нытье. «Мы ожидали, - пишет он, - что революция придет как продукт пролетарской классовой борьбы... а революция пришла вследствие военного краха господствующей системы, и в России и в Германии...»

Другими словами: сей мудрец «ожидал» революции мирной! Это великолепно!

Но господин Каутский растерялся до того, что забыл, как он же сам писал раньше, когда был марксистом, о том, что война, весьма вероятно, будет поводом к революции. Теперь, вместо трезвого, безбоязненного анализа, какие изменения форм революции неизбежны вследствие войны, наш «теоретик» оплакивает свои разбитые «ожидания»!

ГЕРОИ БЕРНСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА 395

«... Пренебрежение экономическими условиями со стороны широких слоев пролетариата»!

Какой жалкий вздор! Как хорошо знакома нам эта мещанская песенка по меньшевистским газетам эпохи Керенского!

Экономист Каутский забыл, что когда страна разорена войной и доведена до края гибели, то главным, основным, коренным «экономическим условием» является спасение рабочего. Если рабочий класс будет спасен от голодной смерти, от прямой гибели, тогда можно будет восстановить разрушенное производство. А чтобы спасти рабочий класс, нужна диктатура пролетариата, единственное средство помешать сваливанию тяжестей и последствий войны на плечи рабочих.

Экономист Каутский «забыл», что вопрос о распределении тягостей поражения решается классовой борьбой и что классовая борьба в обстановке совершенно измученной, разоренной, голодной, гибнущей страны неизбежно меняет свои формы. Это уже классовая борьба не за долю в производстве, не за ведение производства (ибо производство стоит, угля нет, железные дороги перепорчены, война выбила людей из колеи, машины изношены и прочее и так далее), а за спасение от голода. Только дурачки, хотя бы и весьма «ученые», могут при таком положении «осуждать» «потребительский, солдатский» коммунизм и высокомерно поучать рабочих важности производства.

Надо сначала, прежде всего, в первую голову спасти рабочего. Буржуазия хочет сохранить свои привилегии, свалить все последствия войны на рабочего, а это значит уморить рабочих голодом.

Рабочий класс хочет спастись от голода, а для этого надо наголову разбить буржуазию, обеспечить сначала потребление, хотя бы самое скудное, ибо иначе не дотянуть полуголодного существования, не додержаться до той поры, когда можно будет снова пустить в ход производство.

«Думай о производстве!» говорит сытый буржуа изголодавшемуся и обессиленному от голода рабочему, и Каутский, повторяя эти песни капиталистов якобы

396 В. И. ЛЕНИН

под видом «экономической науки», целиком превращается в лакея буржуазии.

А рабочий говорит: пусть буржуазия посидит тоже на полуголодном пайке, чтобы труженики могли оправиться, могли не погибнуть. «Потребительский коммунизм» есть условие спасения рабочего. Ни перед какими жертвами нельзя останавливаться для спасения рабочего! По полфунта капиталистам, по фунту рабочим - вот как надо выбираться из голодной полосы, из разорения. Потребление изголодавшегося рабочего есть основа и условие восстановления производства.

С полным правом Цеткина заявила Каутскому, что он

«скатывается к буржуазной политической экономии. Производство для человека, а не наоборот...»

Совершенно такую же зависимость от мелкобуржуазных предрассудков обнаружил независимый господин Каутский, оплакивая «культ насилия». Когда большевики указывали еще в 1914 году, что империалистская война превратится в гражданскую войну, тогда господин Каутский молчал, сидя в одной партии с Давидом и К 0 , объявляющими это предвидение (и этот лозунг) «безумием». Каутский абсолютно не понял неизбежности превращения империалистской войны в гражданскую, а теперь свое непонимание сваливает на обе борющиеся в гражданской войне стороны! Разве это не образец реакционного мещанского тупоумия?

Но если в 1914 году непонимание того, что империалистская война неизбежно должна превратиться в гражданскую, было только мещанским тупоумием, то теперь, в 1919 году, это уже нечто худшее. Это измена рабочему классу. Ибо гражданская война и в России, и в Финляндии, и в Латвии, и в Германии, и в Венгрии есть факт . Сотни и сотни раз признавал Каутский в своих прежних произведениях, что бывают исторические периоды, когда классовая борьба неизбежно превращается в гражданскую войну. Это наступило, и Каутский оказался в лагере колеблющейся, трусливой мелкой буржуазии.

ГЕРОИ БЕРНСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА 397

«...Дух, одушевляющий Спартака, есть, в сущности, дух Людендорфа... Спартак достигает не только гибели своего дела, но и усиления политики насилия со стороны социалистов большинства. Носке есть антипод Спартака...»

Эти слова Каутского (из его статьи в венской «Рабочей Газете») до того бесконечно тупы, низки и подлы, что достаточно указать на них пальцем. Партия, которая терпит у себя таких вождей, есть гнилая партия. Бернский Интернационал, к которому принадлежит господин Каутский, должен быть оценен нами по достоинству, с точки зрения этих слов Каутского, как желтый Интернационал.

Как курьез приведем еще рассуждение господина Гаазе в статье об «Интернационале в Амстердаме» («Свобода», 4 мая 1919 года). Господин Гаазе хвастается тем, что по вопросу о колониях предложил резолюцию, по которой «союз народов, организованный по предложениям Интернационала,., имеет задачей, до осуществления социализма...» (это заметьте!) «... управлять колониями в первую голову в интересах туземцев, а затем в интересах всех народов, объединенных в союзе народов...»

Не правда ли, перл? До осуществления социализма управлять колониями будет, согласно резолюции сего мудреца, не буржуазия, а какой-то добренький, справедливенький, сладенький «союз народов»!! Чем это отличается практически от подкрашиванья самого гнусного капиталистического лицемерия? И это - «левые» члены бернского Интернационала...

Чтобы читатель нагляднее мог сравнить всю тупость, низость и гнусность писаний Гаазе, Каутского и К 0 с реальной обстановкой в Германии, приведу еще одну небольшую цитату.

398 В. И. ЛЕНИН

ценность ее равна нулю. Но как наблюдатель, Вальтер Ратенау вынужден признать следующее:

«... Мы, народ поэтов и мыслителей, по своему побочному занятию (im Nebenberuf) являемся филистерами...»

«... Идеализм есть теперь только у крайних монархистов и у спартакистов...»

«Истина без прикрас такова: мы идем к диктатуре, пролетарской или преторианской» (стр. 29, 52, 65).

Этот буржуа мнит себя, видимо, столь же «независимым» от буржуазии, как господа Каутский и Гаазе мнят себя «независимыми» от мещанства и филистерства.

Но Вальтер Ратенау на две головы выше Карла Каутского, ибо второй хныкает, трусливо прячась от «истины без прикрас», а первый признает ее прямо.

Напечатано в июне 1919 г. в журнале «Коммунистический Интернационал» № 2.
Подпись: Ленин

Печатается по рукописи

Гильфердинг I Гильферди́нг

Александр Федорович , русский славяновед, собиратель и исследователь былин, член-корреспондент Петербургской АН (1856). В 1852 окончил историко-филологический факультет Московского университета. С большой филологической точностью Г. записал 318 былинных текстов («Онежские былины», 1873). Он впервые применил метод изучения репертуара отдельных сказителей и поставил вопрос о роли творческой личности в фольклоре. Г. принадлежат значительные работы по истории. Взгляды Г. на характер взаимоотношений славян и нем. феодальных захватчиков и колонизаторов противостояли националистические традиции герм. историографии о культуртрегерской роли нем. элементов в слав. землях. Исторические работы Г. «История балтийских славян» (1855) и «Борьба славян с немцами на балтийском поморье в средние века» (1861) не утратили своего значения. В 1871-72 предпринял поездки за былинами в Олонецкую губернию, где умер.

Соч.: Собр. соч., т. 1-4, СПБ, 1868-74; Онежские былины, 4 изд., т. 1-3, М. - Л., 1949-51.

Лит.: Соколов Ю. М., По следам Рыбникова и Гильфердинга, в сборнике: Художественный фольклор, № 2-3, М., 1927; Базанов В. Г., А. Ф. Гильфердинг и его «Онежские былины», в кн.: Онежские былины, 4 изд., т. 1, М. - Л., 1949.

II Ги́льфердинг

Соч.: Böhm-Bawerks Marx-Kritik, в кн.: Marx-Studien, Bd 1, W., 1904 (рус. пер. - Бём-Баверк как критик Маркса, М., ).

Лит.: Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд. (см. Справочный том, ч. 2, с. 428).

Большая советская энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия . 1969-1978 .

Смотреть что такое "Гильфердинг" в других словарях:

- (Hilferding), Рудольф (10 авг. 1877 – 10 февр. 1941) – один из лидеров герм. с. д тии и 2 го Интернационала, теоретик австромарксизма, перешедший на позиции социал реформизма. В 1906–15 Г. – редактор центр. органа герм. с. д тии Vorwärts ,… … Философская энциклопедия

- (Hilferding) Рудольф (1877 1941). Один из лидеров австрийской и германской социал демократии и II Интернационала, теоретик австро марксизма, единомышленник Карла Каутского. В 1909 г. выпустил получившую большую известность книгу Финансовый… … 1000 биографий

- (Хильфердинг) (Hilferding) Рудольф (1877 1941), один из лидеров австрийской и германской социал демократии и 2 го Интернационала. Одним из первых проанализировал новые тенденции в развитии капитализма в конце 19 начале 20 вв. в работе Финансовый… … Современная энциклопедия

Александр Федорович (2.07.1831 20.06.1872), русский славяновед, историк и собиратель русских былин. Один из видных представителей славянофилов. Окончил Московский университет (1852). В 1856 59 был русским консулом в Боснии. С 1867 председатель… … Русская история

1 . Александр Федорович (2.VII.1831 20.VI.1872) рус. славяновед, историк и собиратель рус. былин. Чл. корр. АН (с 1856). Один из видных представителей славянофилов. Род. в семье крупного чиновника в Варшаве. Окончил Моск. ун т (1852). В 1856 59… … Советская историческая энциклопедия

- (нем. Hilferding) немецкая или еврейская фамилия. Известные носители: Гильфердинг, Александр Фёдорович (1831 1872) российский славист и фольклорист. Гильфердинг, Рудольф (1877 1941) австрийский и немецкий марксист и лидер социал демократов … Википедия

ГИЛЬФЕРДИНГ - Александр Федорович (2.07.1831, Варшава 20.06.1872, г. Каргополь Олонецкой губ.), историк, филолог славист, этнограф. Род. в семье выходца из Саксонии, директора дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского. Получил домашнее… … Православная энциклопедия

Балетмейстер второй половины XVIII в., составитель балетов. {Венгеров} …

Переводч. 1804 г. {Венгеров} … Большая биографическая энциклопедия

- … Википедия

Книги

• Собрание сочинений. Т. 1. 1. История сербов и болгар. 2. Кирилл и Мефодий. 3. Обзор чешской истории. , Гильфердинг А.Ф.. Книга представляет собой репринтное издание 1868 года. Несмотря на то, что была проведена серьезная работа по восстановлению первоначального качества издания, на некоторых страницах могут…

Рассмотрим взгляды самого крупного представителя реви- зионизма Карла Каутского.
Каутский прошел весьма извилистый жизненный путь, пре- терпел большую эволюцию. Он начал свою научную и полити- ческую карьеру защитой мальтузианства, сразу же выступив как буржуазный идеолог. Позднее Каутский примкнул к соци- ал-демократии, причем на первых порах находился под значи- тельным влиянием идей Лассаля, был лассальянцем.
Как известно, германская социал-демократическая партия об- разовалась из слияния двух организаций: лассальянского «Все- общего германского рабочего союза» и так называемой Эйзенах- ской группы, которая была связана с Марксом. Каутский вышел из лассальянской группы, одно время сотрудничал с Бернштей- ном (в середине 70-х г.), в самом начале своего жизненного пути он выступал то как откровенный буржуазный идеолог, то как оппортунистический деятель.
По словам Каутского, на него большое влияние оказала книга Энгельса «Анти-Дюринг», в которой было дано система- тическое изложение основных положений марксизма. После этого Каутский примкнул к марксистскому лагерю и в течение 80-90-х гг. поддерживал тесный контакт с Марксом, написал ряд работ, которые сыграли положительную роль в пропаганде марксизма.
При рассмотрении деятельности Каутского необходимо избе- гать двух крайностей, двух неправильных оценок.
Первая неправильная оценка заключается в тенденции пере- черкнуть все работы Каутского как работы антимарксистские. Ряд произведений Каутского получил одобрение Энгельса п В. И. Ленина. Вспомним, например, положительную характе- ристику, которую В. И. Ленин дал книге Каутского «Аграрный вопрос». В работе под названием «Пролетарская революция к ренегат Каутский» В. И. Ленин выступил с резкой критикой брошюры Каутского, вышедшей в 1918 г. и осуждавшей Вели- кую Октябрьскую социалистическую революцию. В. И. Ленин квалифицировал брошюру, как в 100 раз более позорную, более возмутительную, более ренегатскую, чем знаменитые «Предпо- сылки социализма» Бернштейна, и писал: «Ренегат Бернштейн оказался щенком по сравнению с ренегатом Каутским»1. Но в той же книге «Пролетарская революция и ренегат Каутский» В. И. Ленин, говоря о старых работах Каутского, вышедших до
1 В. И. Ленин. Соч., т. 28, стр. 221.
223
первой мировой войны, отмечал: «Мы знаем из многих работ Каутского, что он умел быть марксистским историком, что такие работы его останутся прочным достоянием пролетариата, несмотря на позднейшее ренегатство» К
Вторая неправильная оценка заключается в том, что про- водится резкий водораздел между работами Каутского до пер- вой мировой войны и последующими работами, в результате чего получается впечатление, что Каутский сразу стал ренега- том. Такое представление является неправильным. Ренегатство Каутского подготовлялось постепенно, и уже в старых его рабо- тах, хотя они в целом сыграли положительную роль, име- лись ошибочные положения, которые можно рассматривать как зародыш его позднейшего ренегатства.
Поэтому было бы неправильным просто зачеркнуть все старые работы Каутского, но вместе с тем мы должны к ним отнестись критически, так как в них имелись уже некоторые отступления от марксизма, приведшие впоследствии к полному разрыву с марксизмом.
Когда наступил этот разрыв с марксизмом?
Уже в работах 1912-1913 г. чувствуется влияние ренегат- ских идей. Но отчетливо разрыв с марксизмом выявился с на- чала первой мировой войны, когда Каутский голосовал за воен- ные кредиты и выступал с поддержкой германского империа- лизма, отвергал разрыв с открытыми сторонниками поддержки войны до победоносного конца и т. д. Особенно отчетливо рене- гатство Каутского выявилось после Октябрьской революции и привело к полному разрыву с марксизмом.
Наиболее систематическое изложение ренегатских взглядов Каутского дано в последнем крупном произведении, которое он считал своего рода завещанием, вышедшем в 1927 г. под назва- нием «Материалистическое понимание истории».
Следует сказать, что Каутский с самого начала очень враж- дебно отнесся к молодой Советской республике и враждебное отношение сохранил до последних дней своей жизни, выступая сторонником интервенции против СССР. Умер Каутский в конце 1938 г., в Чехословакии.
Когда мы даем общую оценку Каутского, нужно учитывать сложную эволюцию его взглядов и в частности е этой точки зрения надо подходить к его борьбе с Бернщтейном.
Как известно, книга Бернштейна «Предпосылки социализма» вызвала очень большую полемику,.в которой активное участие принял й Каутский. Социал-демократия разбилась по этому вопросу на две группы: на ревизионистов и ортодоксов, т. е.
* В И. Ленин. Соч., т. 28, стр. 246, 224
противников ревизионизма, сторонников Маркса. Каутский считался сторонником ортодоксов и выпустил большую книгу «Анти-Бернштейн», где давал развернутую критику взглядов Бернштейна.
Как нужно расценивать эту книгу и вообще борьбу Каут- ского с Бернштейном?
Было бы неправильно давать ей только отрицательную ха- рактеристику, так как борьба Каутского с Бернштейном сыг- рала, конечно, положительную роль. Вместе с тем нужно под- черкнуть, что борьба Каутского с Бернштейном была непосле- довательной, и это особенно сказалось в таком коренном вопро- се марксизма, как вопрос о диктатуре пролетариата.
Полемизируя с Бернштейном, Каутский писал следующее: «Я не хочу утверждать, что классовое господство пролетариата должно принять формы классовой диктатуры». Он считал, что проблема диктатуры пролетариата не имеет практического значения, а «решение вопроса о проблеме пролетарской диктатуры - мы вполне спокойно можем предоставить буду- щему» !|.
В. И. Ленин в своей книге «Государство и революция» по юводу этой полемики писал следующее:
«Это не полемика против Бернштейна, а в сущности уступка *му, сдача позиций оппортунизму, ибо оппортунистам пока ничего эольшего и не надо, как «вполне спокойно предоставить буду- цему» все коренные вопросы о задачах пролетарской рево- люции» 2.
В книге «Анти-Бернштейн» Каутский воздерживается от оп- эеделенных заявлений по такому кардинальному вопросу, как юпрос о неизбежности пролетарской революции при переходе зт капитализма к социализму и ограничивается лишь призна- шем, что «политика господства пролетариата несовместима с капиталистическим строем. Больше мы ничего не знаем, - пи- :ал он,- о путях перехода к социалистическому строю».
Иными словами, и в этом коренном пункте Каутский отказы- вается от того, чтобы дать прямой ответ на поставленный зопрос.
Следует отметить, что в этой же книге Каутский делает 1чень крупную уступку Бернштейну и по проблемам, непосред- ственно относящимся к экономической теории, в частности по ^акому острому вопросу, как обнищание рабочего класса.
Бернштейн, как известно, вообще отрицал обнищание ра- 5очего класса - и абсолютное, и относительное. Каутский в
1 Kautsky К. Bernstein und das soztaldemokratishe Programm, Stuttgart 899, S. 172 *
2 В. И. Ленин. Соч., т.. 25, стр. 450.
-167,-15 225
своей книге делал вывод, что надо различать физическую ни- щету, под которой он по существу понимал абсолютное обни- щание, и социальную нищету, под которой подразумевалось относительное обнищание. Каутский признавал существование лишь так называемой социальной нищеты, т. е. относитель- ного обнищания, но отрицал наличие физической нищеты, т. е. абсолютного обнищания.
Нужно сказать, что сам вопрос об абсолютном обнищании был неправильно поставлен Каутским. Абсолютное обнищание вовсе не сводится только к ухудшению условий потребления рабочих, а связано также с интенсификацией труда, с усиле- нием неустойчивости положения рабочих, с ростом бсзра ботицы и т. д. Признанием лишь относительного обнищания Каутский, искажая марксистское решение проблемы, факти* чески сделал большую уступку оппортунизму.
Некоторые элементы ревизионизма, имевшиеся в работах Каутского, сказались и в книге, которая вышла под названием «Экономическое учение Карла Маркса», Эта книга имела своей целью дать популярное изложение экономического учения Маркса и в качестве такого пособия сыграла на определенном этапе положительную роль. Однако уже в ней ощущалась не- достаточно правильная трактовка экономических категорий. В частности анализ двойственного характера труда не связы- вался с анализом противоречий товарного производства, с выяснением противоречий между частным и общественным трудом; деньги представлялись как техническое орудие обме- на, социальная роль денег, их связь с развитием противоречий товарного производства не раскрывались; обнищание рабоче- го класса сводилось 1*олько к относительному обнищанию.
Возьмем книгу «Аграрный вопрос». Положительная роль это- го произведения заключалась в том, что Каутский вел борьбу с теорией устойчивости мелкого крестьянского хозяйства. Вместе с тем и в этой работе имеются некоторые ревизионистские вы- сказывания, в частности по такому важному для понимания аграрных отношений капитализма вопросу, как вопрос об аб- солютной ренте.
Как известно, Маркс показал в сорок пятой главе III тома «Капитала», что для существования абсолютной ренты необ- ходимы два условия: во-первых, монополия частной собствен- ности на землю, во-вторых, наличие в земледелии более низко- го органического строения капитала по сравнению с промыш- ленностью. Наличие в земледелии более низкого органического строения капитала приводит к тому, что при тех же затратах капитала, при той же норме прибавочной стоимости в земле- делии создается большая стоимость, чем в промышленности. Наличие монополии частной собственности на землю мешает
226
этому излишку стоимости над общественной ценой производ- ства поступить в общее распоряжение класса капиталистов. Этот излишек присваивается землевладельцами. Именно мо- нополия частной собственности на землю дает возможность землевладельцу использовать эту разницу между стоимостью и ценой производства, которая связана с более низким органи- ческим строением капитала в земледелии. Причем между эти- ми двумя условиями существует тесная связь: монополия част- ной собственности на землю тормозит техническое развитие, рост производительных сил в сельском хозяйстве увековечи- вает отставание сельского хозяйства от промышленности и как следствие всего этого вызывает более низкое органическое строение капитала в земледелии.
Но Каутский в своей книге «Аграрный вопрос» утверждал, что наличие более низкого органического строения капитала в земледелии имело место лишь на ранней стадии развития ка- питализма, ссылаясь на то, что с развитием капитализма про- исходит выравнивание органического строения капитала в земледелии и в промышленности. Отсюда делался вывод, что для более позднего капитализма остается лишь одно условие абсолютной ренты: монополия частной собственности на землю.
Если встать на точку зрения Каутского, то получается, что сельскохозяйственные продукты продаются не только выше цены производства, но и выше своей стоимости, поскольку от- падает эта разность между стоимостью и ценой производства. По существу Каутский отождествлял абсолютную ренту с так называемой монопольной рентой, которая, по Марксу, суще- ствует лишь в весьма редких случаях, когда, например, земля занята особо ценными сортами винограда и т. д.
Каутский совершенно неправильно трактовал теорию абсолютной ренты. Он учитывал рост техники лишь в земле- делии. Но рост - ее притом более быстрый - происходит и в промышленности. Каутский отвлекался от того, что техника развивается неравномерно в промышленности и в земледелии, игнорировал задерживающее, тормозящее влияние монопо- лии частной собственности на землю. Он отвлекался от специ- фических противоречий, в которых развивается капиталисти- ческое земледелие.
Особое внимание следует обратить и на его ошибки в тео- рии кризисов, которые сыграли весьма существенную роль в неправильном определении Каутским сущности империализма
Первое, что следует отметить, это то, что у Каутского мы нигде не встречаем ссылок на основное противоречие капита- лизма в качестве главной причины экономических кризисов Хотя Каутский очень высоко ценил книгу Энгельса «4нти
15* " ?>
Дюринг», но прошел мимо классической формулировки основ- ного противоречия капитализма, которую Энгельс дал в этой книге. Уклоняясь от анализа основного противоречия капита- лизма, Каутский выдвигал в разных работах противоречивые объяснения кризисов. В некоторых статьях он по существу оказывался на позициях теории недопотребления, ведущей свое происхождение от Сисмонди и Родбертуса. Но обычно развивалась другая концепция, согласно которой экономиче- ские кризисы перепроизводства объясняются якобы диспро- порцией в развитии промышленности и сельского хозяйства. Каутский утверждал, что имеется глубокое различие между возможностями увеличения минерального и органического сырья; так, органическое сырье (в виде растений, животных) может увеличиваться гораздо более медленными темпами, чем добыча минерального сырья (металлических, неметаллических руд и т. д.). При этом указывалось, что промышленность н сельское хозяйство якобы имеют разные пути развития, по- скольку для промышленности характерна тенденция к чрез- вычайно быстрому росту производства и в итоге - перепроиз- водству, а продукция сельского хозяйства увеличивается медленно в силу специфики биологических законов роста, обяза- тельных для растительного и животного мира. Отсюда следо- вал вывод, что ресурсы растительного и животного сырья ока- зываются часто недостаточными для капиталистического про- изводства, возникают затруднения, связанные с дороговизной сырья и жизненных продуктов.
Развивая эту совершенно неправильную теорию, Каутский шел на поводу у тех буржуазных экономистов, которые пыта- лись противопоставить законы развития промышленности за- конам" развития сельского хозяйства. На самом деле и в сель- ском хозяйстве, и в промышленности действуют одни и те же экономические законы. И лучшим подтверждением этого яв- ляется то, что тенденция к перепроизводству в условиях ка- питализма охватывает не только промышленность, но и сель- ское хозяйство. Всякому известно, какой масштаб и размах получают аграрные кризисы в условиях капиталистической экономики.
Эта ошибочная концепция легла и в основу каутскианской теории империализма. Каутский, как известно, определял импе- риализм как особого рода политику промышленного капитала, направленную к подчинению, к захвату аграрных стран. Суть империализма усматривалась им в том, что недастаток сельско- хозяйственного сырья лимитирует развитие промышленности, отсюда вытекает необходимость в подчинении стран, производя- щих сельскохозяйственное сырье, странам с высоким уровнем промышленного развития.
228
В. И. Ленин в своей книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» дал исчерпывающую критику теории Каутского. Он показал, что, определяя суть империализма, Каутский допускал три ошибки.
Во-первых, он сводил империализм только к политике, игно- рируя то, что империализм есть новая ступень, высшая стадия в развитии капитализма.
Во-вторых, он сводил все к политике промышленного капи- тала, забывая тот чрезвычайно важный факт, что на высшей стадии капитализма образуется финансовый капитал, происхо* дит сращивание промышленного и банковского капитала.
В-третьих, Каутский ошибочно утверждал, что империали- сшческие страны стремятся захватить и подчинить себе только аграрные страны. Иными словами, Каутский совершенно за- малчивал тот бесспорный факт, что империалистические страны стремятся одинаково подчинить себе и промышленные, и аг- рарные страны.
Подобные формулировки ошибочного характера в работах Каутского имелись еще до начала первой империалистической войны, в частности яа страницах теоретического журнала не- мецкой социал-демократии «Neue Zeit». В тогдашних статьях Каутский пытался доказать, что империализм есть особая по- литика, причем старался подчеркнуть, что это есть не обяза- тельная политика, всего лишь одна из форм возможной поли- тики, которую применяют капиталистические государства.
Основная идея теории империализма Каутского заклю- чается в том, что империализм отнюдь не является закономер* ным и неизбежным, что империализм это лишь одна из возмож- ных форм политики. Очень отчетливо эта точка зрения Каутско- го была выражена в его статье «К первому мая 1912 года». Каутский писал, что нужно различать двоякого рода процессы: во-первых, такие процессы, которые обязательны для капита- лизма, без которых капитализм не мыслим. В качестве при- мера приводилось производство прибавочной стоимости. К раз- ряду процессов другого рода относились такие, которые могут иметь место, но не являются обязательными. Ссылаясь на тен- денцию к удлинению рабочего дня, Каутский указывал, что эта тенденция не обязательна для капитализма, она была типична лишь на более ранней стадии капитализма, но не является характерной для более позднего капитализма.
Соответственно этому принципу империализм относился ко второй группе и подчеркивалось, что буржуазное государство может быть империалистическим и не империалистическим-это дело случая. По мнению Каутского, существует тенденция к расширению территории, к усилению экономического могуще- ства государства, но она может осуществляться разными пу-
229
тями и насильственный способ ни в коей мере не составляет необходимости. Выдвигался тезис, что буржуазное государство может усиливаться и не насильственным способом. По суще- ству эта концепция очень близка к буржуазным теориям па* цифистского толка. Не случайно Каутский в своих статьях всячески старался доказать, что война не выгодна для капи- талистов и ссылалдя на то, что войны вызывают громадные разрушения производительных сил, разрыв хозяйственных свя- зей между отдельными странами и областями, подрывают кредитные отношения и т. д. Он всячески старался убедить капиталистов в том, что войны нерентабельны, и представить дело так, будто милитаризм порождается заблуждениями ка- питалистов, объясняется их невежеством, что капиталисты якобы сами не знают собственных интересов и, вопреки им, предпринимают военные авантюры.
Перед первой мировой войной большой известностью поль- зовалась книга английского буржуазного пацифиста Энджела под названием «Великая иллюзия». Энджел пытался опроверг- нуть тезис, что война выгодна для капиталистов и приносит барыши. Он писал, что это великая иллюзия. Каутский пропа- гандировал эту же точку зрения и, чтобы подкрепить ее, вы- двигал свою теорию ультраимпериализма. Суть этой теории сводится к тому, что возможно создание прочного союза капи- талистических государств для эксплуатации всего мира, т. е., иными словами, возможно образование надимпериалистиче- ского государства. Каутский утверждал, что если все крупней- шие империалистические страны объединятся и создадут единое государство или единый прочный союз государств, то этим са- мым будет устранена возможность возникновения войны между ними. Для обоснования концепции ультраимпериализма Каут- ский использовал свою теорию империализма. Поскольку импе- риализм определялся им как политика промышленного капитала, направленная к захвату аграрных стран, то отсюда Каутский делал вывод, что промышленные страны имеют общие интересы, которые создают возможность для объединения этих стран в одно государство или в один общий союз.
Такое определение империализма затушевывало внутрен- ние противоречия между империалистическими странами, под- водило базу под всякого рода проекты объединения империа- листических держав и создание сверхимпериалистического го- сударства, которое включало бы в себя все существующие империалистические государства.
Мы видим, что все определения империализма и теория ультраимпериализма, тезис, что война не выгодна для капи- талистов, были подчинены в работах Каутского одной и той же задаче - показать, что империалистическая политика не
230
является обязательной и что это лишь одна из возможных форм политики, которую легко заменить другой.
Несомненно, что подобного рода пропаганда затушевывала наиболее глубокие корни империализма. Поэтому В. И. Ленин считал ее еще более опасной, чем открытую защиту империа- лизма представителями правого крыла социал-демократов, прославлявших прогрессивность империализма.
Формально Каутский выступал как критик империализма и возражал против империалистических захватов, но фактиче- ски его трактовка империализма демобилизовывала массы. Каут- ский представлял империализм как нечто случайное, а не органическое, явно недооценивал опасность и значение импе- риализма, а следовательно, недооценивал и значение борьбы с империализмом.
В. И. Ленин характеризовал каутскианство как своеобраз- ную форму прудонизма в новых условиях. Как известно, Пру- дон пытался очистить капитализм от противоречий, сохранив его основу - частную собственность на средства производства. Рассматривая высказывания Каутского, Ленин писал в «Тетра- дях по империализму»: «Каутскианцы (К. Каутский, Спектатор и К°) цитируют эти факты «здорового», «мирного», на «мирных отношениях» основанного капитализма и противопоставляют их финансовому грабежу, банковым монополиям, сделкам банков с государственной властью, колониальному угнетению etc, проти- вопоставляют как нормальное ненормальному, желательное неже- лательному, прогрессивное реакционному, коренное случайному etc. Это новый прудонизм. Старый прудонизм на новой почве и в новой форме. Мещанский реформизм: за чистенький, при- лизанный, умеренный и аккуратный капитализм» *.
Каутский игнорировал то, что империализм непосредствен- но вырастает из капитализма и есть только его высшая стадия, и наивно пытался устранить явления, присущие империализ- му, сохранив капитализм в его основе. Это была реакцион- ная утопия возврата к домонополистическому капитализму.
После Великой Октябрьской социалистической революции Каутский стал открытым оппортунистом. Когда праздновалось 75-летие со дня рождения Бернштейна, то Каутский в своем выступлении сказал, что его связывают с Бернштейном не только годы совместной борьбы и работы в социал-демократи- ческой партии, но личная дружба и общность теоретических взглядов.
Наиболее систематическое выражение ревизионизм Каут- ского получил в его книге «Материалистическое понимание
й В. И. Ленин. Тетради по империализму, 1939, стр. 83.
231
истории», где выдвигалось положение, что периодическая ре- визия учения Маркса является неизбежной и необходимой. В этой книге Каутский искажал и ревизовал прежде всего фи- лософские и теоретические предпосылки марксизма/ Еще рань- ше этого Каутский считал, что диалектический материализм не является обязательным для марксизма. В ряде статей и пи- сем Каутский утверждал, что для марксизма является обяза- тельным только исторический материализм - материалисти- ческое понимание истории, а что касается философского мате- риализма- диалектического материализма, то якобы он не обязателен, и марксист может защищать различные философ- ские позиции.
В книге «Материалистическое понимание истории» Каут- ский по существу отказался от философии диалектического материализма и прямо критиковал диалектический метод, при- знавая, что его путь исследования был иной, нежели у Маркса» что Маркс шел от Гегеля, а он (Каутский) шел от Дарвина» Больше того, Каутский теперь отвергал и исторический ма- териализм. В частности, рассматривая вопрос о докапитали- стических формациях (рабовладельческом обществе, феодаль- ном), он решающее значение приписывал военному фактору и утверждал, что война порождает рабство, а военные пора- жения ведут к гибели рабовладельческих обществ. Иными сло- вами, Каутский переходил на позиции так называемой теории насилия, которую отстаивал Дюринг и с которой боролся Энгельс в книге «Анти-Дюринг».
Каутский считал, что главным фактором истории является не развитие материального производства, а сила, война.
Если в более ранний период Каутский признавал одну форму обнищания рабочего класса, то в своих позднейших работах отказался и от учения об относительном обнищании.
Ренегатство Каутского сказалось особенно сильно в аграр- ном вопросе, в вопросе о развитии капитализма в сельском хозяйстве.
Я говорил уже, что одной из хороших страниц в биографии Каутского была его борьба с «теорией» устойчивости мелкого производства в сельском хозяйстве. Каутский в свое время вел полемику против этой мелкобуржуазной теории и весьма успешно. Так, он в своей книге «Аграрный вопрос» обстоя- тельно критиковал немецкого экономиста Давида. Однако в дальнейшем, в 20-х и 30-х гг. XX вв., он по существу перешел на позиции тех, кого ранее критиковал.
В 30-х гг. Каутский писал: «Главный результат, к которому я пришел в 1899 г., состоял в том, что в некоторых пунктах мне пришлось признать Давида правым и отказаться от взглядов Маркса - Энгельса.- Я должен был признать, что наблюдав-
232
шееся Марксом и Энгельсом победоносное внедрение крупного производства приостанавливалось, да и вообще никогда не было особенно сильным» \
Так Каутский к концу своей жизни отказался от защиты марксистских взглядов относительно неизбежной победы круп* ного производства в сельском хозяйстве.
Перехожу к рассмотрению взглядов другого видного пред- ставителя ревизионизма, соратника Каутского - Рудольфа Гильфердинга, автора книги «Финансовый капитал» (1910 г.).
В литературной и политической деятельности Гильфердин» га, как и Каутского, нужно различать два этапа.
Первый этап - до первой мировой войны. В этот период Гильфердинг написал «Финансовый капитал», выпустил еще не-> которые работы, в частности критическую брошюру, направлен-* ную против Бем-Баверка и опубликованную под названием «Бем* Баверк как критик Маркса».
Второй этап охватывает период после первой войны.
В отношении первого этапа нужно сказать, что произведе- ния Гильфердинга в ту эпоху сыграли в известной мере поло* жительную роль. В частности В. И. Ленин в самом начале своей книги «Империализм, как высшая стадия капитализма» ссылался на две работы, посвященные проблеме империализм ма: на книгу Гобсона «Империализм» и на книгу Гильфердин* га «Финансовый капитал», называя эту книгу ценным трудоМд несмотря на наличие в ней ошибок. Более подробные критиче* ские замечания В. И. Ленина по этой книге мы находим в «Тетрадях по империализму». Эта книга еще не потеряла своего научного значения и заслуживает внимания экономи* стов. Но в ней в зародыше уже имеются те ошибочные поло- жения, которые получили наиболее развернутое выражение на втором этапе (20-30-е гг.), когда Гильфердинг был одним из главных теоретиков и идеологов германской социал-демо* кратии.
Переходя к рассмотрению книги Гильфердинга «Финансов вый капитал», нужно сказать, что в самом построении ее обна* руживается один весьма крупный методологический порок, связанный с так называемой меновой концепцией, согласно ко-
1 Kautsky К. „Le bolchevisme dans l"lmpasse*. Paris, 1931, p. 27. (Пер. с нем. юд. 1930 г.).
233
торой обмен, а не производство играет решающую роль в эко- номике. «Меновая концепция» была широко распространена среди представителей так называемого австро-марксизма, к которым принадлежал и Гильфердинг. Его близкий соратник Карл Ренер особенно детально разработал эту точку зрения. Сам Гильфердинг писал:
«... наш путь ведет не на капиталистическую фабрику с ее чудесами техники; наше внимание должно обратиться к одно- образию вечно сходных рыночных актов, разыгрывающихся на рынке, где одинаковым по форме способом деньги постоянно превращаются в товары и товар в деньги» 1.
В чем проявляется эта меновая концепция в структуре книги Гильфердинга?
Гильфердинг в «Финансовом капитале» начинал свой ана- лиз с рассмотрения денег, поскольку именно с ними связано существование обращения, и затем переходил от анализа денег к рассмотрению кредита. Значит сам кредит при этом выво- дился не из развития производительного капитала, а из функ- ции денег как платежного средства.
Следующий раздел книги посвящался мобилизации капита- ла, созданию акционерных компаний. Мобилизация капитала рассматривалась как производный процесс, вытекающий из развития кредита.
Наконец, на основе анализа мобилизации капитала Гиль- фердинг приходил к определению финансового капитала.
Итак, анализ финансового капитала строился на процессах, происходящих в кредитной сфере. Гильфердинг отвлекался от анализа капиталистического производства, даже от анализа образования капиталистических монополий.
В. И. Ленин в своих «Тетрадях по империализму» указы- вал на 4 ошибки в книге Гильфердинга «Финансовый капитал»:
Во-первых, теоретическая ошибка в понимании денег.
Во-вторых, игнорирование раздела мира.
В-третьих, игнорирование связи финансового капитала с паразитизмом.
В-четвертых, забвение связи империализма с оппортуниз- мом. Гильфердинг, как и другие представители социал-демо- кратии, не показал экономических корней оппортунизма, хотя сам империализм усиливает оппортунизм, так как монополь- ные сверхприбыли создают базу для подкупа верхушки рабо- чего класса.
В. И. Ленин, вкратце характеризуя главные недостатки работы Гильфердинга, придавал особое значение теоретической
!! Гильфердинг Р. «Финансовый капитал», М, 1959, стр. 96 234
ошибке в понимании денег, в разрешении вопроса о природе бумажных денег.
Как известно, Маркс писал, что бумажные деньги не имеют своей самостоятельной стоимости, их курс определяется стои- мостью золотых денег, которые они представляют. В каждый данный момент обращению требуется определенное количество полноценных денег. Общее количество бумажных денег долж- но быть равно массе золотых денег, в которой нуждается обра- щение. Таким образом, бумажные деньги отражают стоимость золотых денег. Если, например, обращению требуется миллион золотых рублей, а будет выпущено на два миллиона бумаж- ных, то каждый бумажный рубль представляет собой полови- ну золотого рубля. Если будет выпущено, скажем, 10 млн. бумажных рублей, то эти 10 млн. смогут представлять собой лишь один миллион золотых * рублей, и каждый бумажный рубль будет представлять только 1/ю золотого рубля.
Гильфердинг не соглашался с этим определением. Гиль- фердинг считал, что стоимость бумажных денег не зависит от стоимости золотых и давал свое определение, которое гласило, что стоимость бумажных денег зависит об общественно необхо- димой стоимости обращения. Под общественно необходимой стоимостью обращения он понимал сумму всех стоимостей товаров, деленную на среднюю скорость обращения денег.
Маркс, определяя количество необходимых для обращения денег, брал сумму цен всех товаров, деленную на скорость обращения денег. Гильфердинг вносил лишь одну небольшую поправку, предлагая брать не сумму товарных цен, а сумму товарных стоимостей, деленную на скорость обращения денег.
Первоначально кажется, будто нет особой разницы между этими двумя формулами. Однако на самом деле тут имеются очень существенные различия.
Что такое цена?
Это денежное выражение стоимости.
Когда мы ч берем сумму товарных цен, то предполагается, что дана стоимость денег, иначе нельзя определить товарные цены, которые зависят не только от стоимости товаров, но и от стоимости денег. Поэтому в формуле Маркса предполагает- ся определенная стоимость денег, именно золотых денег.
Гильфердинг берет сумму стоимостей всех товаров, не дав выражения этой стоимости, не выразив ее в каком-то особом товаре - в деньгах.
Определение, которое давал Гильфердинг, только затемняет понимание вопроса. Это определение сразу после появления книги было подвергнуто резкой критике в статьях Каут- ского, который правильно отметил, что по существу у Гильфердинга получается заколдованный круг, и оказывается
235
непонятным, как выражается стоимость товаров, если она не сводится к какой-то мере, а этой мерой может быть только то- вар в виде денег.
По существу у Гильфердинга бумажные деньги отрываются от своей основы - золота. Получилась ошибочная теория, ко- торая к тому же оправдывала инфляцию.
В самом деле, раз стоимость бумажных денег не зависит от золота, то государство может произвольно регулировать эту стоимость, и любой выпуск бумажных денег не опасен для го- сударства,
Гильфердинг на практике применил свою теорию, когда он дважды был министром финансов в Веймарской республике. Своей политикой Гильфердинг создал условия для неслыхан- ного обогащения германских капиталистов. В 1923 г. в период широкой инфляции и исключительного обесценения денег, ког- да марка обесценивалась не только ежедневно, но и ежечасно и в конце концов была обесценена беспримерным образом по сравнению с довоенной, Гильфердинг предоставлял большие кредиты немецким капиталистам, причем золотом, для покупки иностранных товаров. Капиталисты же возвращали эти кре- диты обесцененными марками.
Именно в тот период, когда Гильфердинг был министром финансов, в Германии происходил интенсивный процесс образо- вания спекулятивных концернов. Наиболее известен концерн Стиннеса, самого крупного миллиардера того времени, который пользовался до существу даровым кредитом у правительства.
Таким образом, мы видим, что в «Финансовом капитале> имеется ряд ошибочных положений. Так, финансовый капитал определялся не как промышленный капитал, сросшийся с бан- коиым, а как банковый капитал, примененный в промышлен- ности. По этому определению выходило, что банки господству- ют над промышленностью, сфера обращения господствует над сферой производства. Это определение было раскритиковано В. И. Лениным в его книге «Империализм, как высшая ста- дия капитализма».
Совершенно очевидно, что влияние так называемой меновой концепции, поскольку Гильфердинг придавал решающее значе- ние процессам, происходящим в сфере обращения, в кредитной сфере, привело Гильфердинга к неточному определению финан- сового капитала.
Иными словами, с точки зрения Гильфердинга, образование, финансового капитала связано прежде всего с громадным уси- лением господства банковского капитала, в результате чего получается не сращивание промышленного капитала с банковским, а господство банковского капитала над промыш- ленным. Основу этого процесса Гильфердинг усматривал не в
236
концентрации производства и образовании монополий, а в росте акционерных компаний, в мобилизации капиталов и в том, что банки начинают играть все более крупную роль в выпуске ценных бумаг.
Ленин в третьей главе своей работы «Империализм, как высшая стадия капитализма» прямо не называл Гильфердинга, но по существу давал определение финансового капитала, на- правленное против определения Гильфердинга. Ленин указы- вал, что имено концентрация производства и образование на этой почве монополий приводит к возникновению новой формы капитала - финансового капитала, представляющего собой результат сращивания промышленного и банковского капита- ла. Следовательно, в действительности наблюдалось не одно- стороннее господство банков над промышленностью, а возник- новение личной унии промышленных и банковских магнатов.
Элементы ревизионизма в книге «Финансовый капитал» сказываются и там, где Гильфердинг рассматривает вопрос о кризисах, обходя основное противоречие капитализма в каче- стве главной причины экономических кризисов. Он пытался вывести кризис из тенденции нормы прибыли к понижению и делал неправильный, явно оппортунистический вывод, что с дальнейшим развитием капитализма кризисы теряют свою остроту, становятся менее глубокими.
У Гильфердинга имеется расхождение с Марксом и в гла- ве, посвященной движению ссудного процента.
Как известно, Маркс в двадцать второй главе III тома «Капитала», где анализируется норма процента, показал, что в условиях капиталистического общества наряду с тенденцией к понижению нормы прибыли сказывается и тенденция к по- нижению нормы процента, причем Маркс считал, что пониже- ние нормы прибыли уже само по себе должно повлечь за со- бой снижение нормы процента. Кроме этого, Маркс установил, что действуют и дополнительные факторы, которые вызывают снижение нормы процента, например, увеличение числа капи- талистов-рантье, развитие кредитной системы, при которой ссудные капиталы образуются за счет- сбережений не только капиталистов, но и трудящегося населения. В связи с этим предложение ссудного капитала растет быстрее спроса на него.
Гильфердинг в «Финансовом капитале» критиковал это положение Маркса и указывал, что тенденция * к снижению нормы прибыли вовсе не влечет за собой снижения нормы процента, и для более развитого капитализма характерна тен- денция к росту нормы ссудного процента.
После первой мировой войны в период общего кризиса ка- питализма Гильфердинг, открыто скатившись на путь ревизии
237
марксизма, становится одним из ведущих идеологов герман- ской социал-демократии, глашатаем так называемой теории организованного капитализма. Как уже отмечалось выше, в своей практической деятельности он выполнял предательскую роль. На посту министра финансов в 1923 г., в период наи- большей инфляции, экономического хаоса в Германии, Гиль- фердинг проводил политику, которая способствовала громад- ному обогащению капиталистов. В 1928 г., вторично став мини- стром финансов, он вновь провел ряд мероприятий, которые способствовали обогащению капиталистов.
Из теоретических выступлений Гильфердинга за этот пе- риод особое значение имел его доклад на съезде германской социал-демократии на Кильском Parteitag"e в 1927 г. Этот программный доклад как раз и является наиболее ярким выражением оппортунизма германской социал-демократии того времени. Гильфердинг заявил, что современный капитализм переживает переходный период, именно период перехода от ка- питализма к социализму, период трансформации и всячески подчеркивал, что переход от капитализма к социализму со- вершится обязательно мирным способом.
В чем он усматривал признаки социалистического развития?
Во-первых, в том, что капитализм перестал быть стихийно развивающимся процессом, что якобы происходит замена капи- талистического принципа свободной конкуренции социалисти- ческим принципом планомерного производства. Этот процесс, по мнению Гильфердинга, обусловлен развитием монополий. Он утверждал, что монополии первоначально объединяют отдель- ные предприятия внутри одной отрасли, а затем осуществляют контроль над целыми отраслями, и дело идет к созданию еди- ного планового хозяйства. Все отличие этого «организованного капитализма» от социализма сводилось к тому, что капитализм организован иерархически, поскольку в капиталистическом об- ществе существует иерархия, возглавляемая капиталистами, и потому дальнейшее развитие от капитализма к социализму дол- жно заключаться в усилении «хозяйственной демократии». Гиль- фердинг считал, что капиталистическая экономика должна по- степенно пронизываться элементами демократии; положение Маркса о том, что государство является орудием определенных классов и буржуазное государство - исполнительный комитет по делам буржуазии, якобы устарело. В новых исторических условиях образовалось уже надклассовое государство.
В докладе подчеркивалось, что развитие буржуазной демо- кратии само по себе является яко"бы средством перехода к со- циализму, поскольку это развитие выражается не только в расширении избирательных прав, в завоевании большинства в парламенте и в том, что рабочий класс уже в условиях капи-
238
тализма может постепенно добиться господства в местных ор- ганах самоуправления, в муниципальных советах и даже на предприятиях, где действует фабзавкомы. Гильфердинг утвер- ждал, что профсоюзные комитеты на предприятиях (фабзавко- мы) будут постепенно завоевывать все больше полномочий и расширять свое влияние, а это будет означать развитие хозяй- ственной демократии.
В докладе говорилось, что в условиях современного капита- лизма якобы перестал действовать закон стоимости рабочей силы, и заработная плата определяется политическими пози- циями рабочего класса, его политической и экономической ролью. Гильфердинг выдвинул положение, что рабочий класс уже в условиях капитализма, усиливая свое влияние в парла- менте, может обеспечить значительно более высокий уровень заработной платы по сравнению со стоимостью рабочей силы. Теоретической основой этих иллюзий служила так называемая теория политической заработной платы. Согласно этой теории заработная плата определяется якобы не стоимостью рабочей силы, а политической ролью и активностью рабочих. В этом же докладе Гильфердинг заявлял: «Мы должны в каждый рабочий мозг вколотить, что недельная заработная плата есть политиче- ская заработная плата, что от силы парламентского представи- тельства рабочего класса, от организации и соотношения социаль- ных сил вне парламента зависит, как сложится заработная плата в конце недели» 1.
Если подвести итог всем измышлениям Гильфердинга, то получается, что переход к социализму может осуществиться только мирным путем - без пролетарской социалистиче- кой революции и диктатуры пролетариата. Совершенно очевидно, что домыслы Гильфердинга служили только для реабилитации диктатуры монополий. На самом деле развитие монополий никоим образом не в состоянии устранить анархию в капиталистическом производстве и вовсе не превращает ка- питалистическую экономику в плановую.
В условиях современного капитализма сохраняет свое зна- чение известное положение В. И. Ленина, сформулированное в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» и гла- сящее, что... «монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, поро- ждая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов»2.
В итоге мы можем сказать, что Гильфердинг дал наиболее законченную теорию оппортунизма, а ее основные положения
1 Sozialdemokratischer Parteitag. 1927, in Kiel, В, 1927, S. 170.
2 В. И. Ленин. Соч., т. 22, стр. 253.
239
пбвторялись позднее в концепциях правых социалистов и бур- жуазных экономистов. Теория «организованного капитализма», главным защитником которой выступал Гильфердинг, стала боевым орудием реформизма, цепляющегося за наемное рабство.

Часть III. Развитие исследований международных отношений в 70-е - 80-е годы

Глава I. От «реализма» и «модернизма» к постбихевиоризму и глобальному моделированию

Глава II. Новейшие подходы и направления в западных исследованиях международных отношений и мировой политики

Глава III. Советские исследования

Введение

Часть первая. История теорий

Глава I. Война и мир в политической философии античности, средневековья и возрождения

Античные истоки идей войны и мира

2. Христианство и средневековые представления о христианском миропорядке

3. Международный порядок в политической философии проторенессанса и эпохи возрождения: от утопизма данте к реализму макиавелли

Глава II. Европейская миротворческая традиция и развитие международного права в политико-правовой мысли XV- XVIII вв.

1. Эразм ротгердамский, ф. Де виториа, ф. Суарес, г. Гроций

2. Идея универсальной международной организации э. Крюсе

3. Идеи д. Локка по вопросам мира и войны

4. План у. Пенна

5. Проект “вечного мира” ш-и. Де сен-пьера

6. План “европейского мира” и. Бентама

7. Рассуждение о мире и войне в. Ф. Малиновского

8. Идеи “вечного мира” и всемирной федерации и. Канта

Глава III.

1. Теория государственного суверенитета жана бодена

2. Рассуждения т. Гоббса об “анархическом” состоянии международного сообщества

3. Концепция равновесия сил: лорд болингброк, э. Де ватгель, д. Юм

4. “Суждение о вечном мире” ж.- ж. Руссо

Глава IV. Международные отношения в революционном мировоззрении конца XVIII - начала XIX вв.

1. Идеи “декларации независимости” соединенных штатов америки

2. Идеи французской революции 1789 г.

3. Немецкий “бумеранг” французской революции: отражение идей “прав человека” и национального суверенитета в философии фихте и гегеля

Глава V.

1. Теория войны к. Фон клаузевица

2. Взгляды к. Маркса и ф. Энгельса на международные отношения

3. От географического детерминизма к концепциям геополитики (ш. Монтескьё, ф. Ратцель, X. Маккиндер, а. Мэхэн, р. Челлен, к. Хаусхофер)

4. Марксистская теория империализма и ее вариации (р. Гильфердинг, р. Люксембург, к. Каутский, н. Бухарин, в. Ленин)

5. “Теория” внешней политики в. Ленина

6. “Четырнадцать принципов” в. Вильсона

Часть вторая. Становление науки международных отношений после второй мировой войны

Глава I.

1. Англо-американская школа “политического реализма” и ее идейные истоки

2. Концепция г. Моргентау

3. Дипломатико-стратегический подход раймона арона

Глава II. Формирование “модернистских” направлений

3. Системный подход мортона а. Каплана

4. Характерные особенности “модернистских” исследований в конце 50-х - 60-е годы

5. Применение системного подхода

6. Использование кибернетических схем в системном подходе

7. Трудности применения математических средств в политологии

8. Примеры применения математических средств в моделировании военных конфликтов и гонки вооружений (модель л. Ричардсона)

9. Игровые модели

Глава III. Основные теоретические направления

1. Общая теория конфликта

2. Теория интеграции

3. Теория принятия внешнеполитических решений

4. Теория игр

5. “Дилемма заключенных”

6. Дилемма безопасности

Глава IV. Другие зарубежные теории

1. Теоретические взгляды на международные отношения французских историков п. Ренувена и ж.-б. Дюрозеля

2. Системные представления о внешней политике; “предтеория” д. Розенау

3. Теория “накопления во всемирном масштабе” с. Амина

4. Теория “структурного насилия” й. Галтунга

Часть третья.

2. Измерение “мощи” государств

3. Отражение в исследованиях глобальных проблем и новые взгляды на международные отношения

4. Модели мирового развития

5. Критический анализ международной политики г. Киссинджера с. Хоффманом

Глава II. Новейшие подходы и направления в западных исследованиях международных отношений и мировой политики

1. Классификация направлений

2. Неореализм и неолиберализм в теории международных отношений: границы сближений и суть различий

3. Идея “конца истории” ф. Фукуямы

4. Концепция “столкновения цивилизаций” с. Хантингтона

Глава III. Советские исследования

1. Марксистско-ленинский подход и основные итоги теоретического изучения международных отношений в ссср: от “холодной войны” до “перестройки” м. Горбачева

2. “Новое политическое мышление”

Послесловие

4. Марксистская теория империализма и ее вариации (р. Гильфердинг, р. Люксембург, к. Каутский, н. Бухарин, в. Ленин)

Неминуемое приближение в конце XIX - начале XХ в. войны между сильнейшими капиталистическими державами за колониальный раздел и передел мира, обусловившее появление геополитических концепций, в марксизме нашло отражение в теории империализма. Собственно говоря, своим происхождением она не обязана марксизму. Происхождение понятия “империализм” обычно связывается с древним Римом. Оно обозначает политику, с помощью которой государство стремится расширить свое могущество, политическое или экономическое влияние в ущерб другим государствам. В XIX веке понятие “империализм” утвердилось в английском языке примерно к 80-м годам. Марксистской теории империализма предшествовала британская империалистическая идеология и ее критический анализ либеральными экономистами.

Ярым идеологом империализма стал в конце прошлого столетия английский финансовый король, колониальный политик и администратор Сесиль Родс, один из главных виновников англо-бурской войны 1899-1902 гг., чьим именем была названа колония Родезия. По словам одного английского журналиста, близкого друга С. Родса, тот так объяснял ему в 1895 г. необходимость империализма: “Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: хлеба, хлеба!, я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма. … Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами” .

Британская империалистическая идеология по сути своей соответствовала геополитическим концепциям “жизненного пространства”. Отвергая ее, либеральный экономист и журналист Джон Аткинсон Гобсон опубликовал в 1902 г. в Лондоне свой труд “Империализм”, написанный в результате его поездки в Южную Африку во время англо-бурской войны. Эту книгу использовал В. Ленин в работе “Империализм, как высшая стадия капитализма”, написанную в 1916 г.

Прописной истиной стало в советское время утверждение, что В. Ленин создал марксистскую теорию империализма. В действительности ее принципиальные положения и основные идеи до него были изложены немецкими социал-демократами Р. Гильфердингом, Р. Люксембург, К. Каутским (а также австрийским социал-демократом О. Бауэром) и Н. Бухариным, предисловие к брошюре которого “Мировое хозяйство и империализм”, опубликованной в 1915 г. , написал В. Ленин.

Марксистская теория империализма носит экономический характер, но в ней содержится и теория международных отношений определенного исторического периода - конца XIX - начала XX в. В тот период международные отношения, как никогда ранее, стали определяться экономическими процессами капитализма. Капитализм достиг небывалой концентрации производства и капиталов, названной Р. Гильфердингом “монополистической”. Развивался процесс бурной интернационализации капитала и одновременно развернулась острая конкурентная борьба на мировом рынке. Обе эти противоположные тенденции воздействовали на международные отношения империалистической эпохи, но преобладающей тогда стала борьба капиталистических держав за колонии и сферы влияния с целью расширить рынки и подчинить их экспортом капитала. Если Д. Гобсон считал империализм “переходной болезнью” рыночной экономики, то марксистские теоретики в работах начала века сочли эти противоречия закономерными для капитализма, вступившего в особую фазу.

В 1910 г. Р. Гильфердинг (1877-1941), опубликовавший в Вене работу “Финансовый капитал”, показал, что финансовый капитал, образовавшийся путем слияния банковского и промышленного, стремился подчинить себе государство и использовать его силу “для того, чтобы проводить политику экспансии и присоединять новые колонии” . Экспорт капитала с целью ослабления действия кризисов внутри страны становился средством подчинения бедных и отсталых стран странами, богатыми капиталом. Р. Гильфердинг отмечал, что финансовый капитал вооружался национальной идеей, которая в таких условиях “уже не признает права каждой нации на политическое самоопределение и независимость” . Интересно, что марксистский анализ привел Р. Гильфердинга к оценкам международных отношений вполне в духе “классического” их объяснения: “Идеал теперь – обеспечить собственной нации господство над миром, стремление столь же безграничное, как стремление капитала к прибыли, из которого оно возникает. Капитал становится завоевателем мира. … В то же время рост силы рабочих укрепляет стремление капитала еще больше усилить государственную власть в качестве гарантии против пролетарских требований. Так возникает идеология империализма, идущая на смену идеалам старого либерализма. Она высмеивает наивность последнего. Какая иллюзия в мире капиталистической борьбы, где все решается исключительно превосходством оружия, верить в гармонию интересов! Какая иллюзия ожидать царства вечного мира, возвещать о международном праве, когда судьбы народов решаются только силой. Какая глупость стремиться к тому, чтобы регулирование правовых отношений внутри государств перенести за пределы государственных границ” .

Весьма примечательно, что характеризуя стремление индивидуального капиталиста к возможно большей прибыли как основной принцип его экономических действий, автор “Финансового капитала” ссылался на Т. Гоббса, объяснявшего подобное стремление “постоянной и неустанной жаждой умножать власть властью” . Иными словами, империализм по Гильфердингу еще более укреплял в международной сфере отношения насилия и подчинения, описанные автором “Левиафана”.

Ту же точку зрения высказывала и Р. Люксембург (1870-1919), считавшая, что при “все усиливающейся конкуренции между капиталистическими странами за приобретение некапиталистических областей растет энергия империализма и обостряются применяемые им методы насилия” . Р. Люксембург считала империализм “политическим выражением процесса накопления капитала в конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки” . Она доказывала, что “тенденция капитализма превратиться в мировую форму производства разбивается об его имманентную неспособность охватить все мировое производство” , поскольку капитализм не может существовать без других хозяйственных форм, составляющих ее среду и питательную почву: “Чем больше насилия проявляет капитал, когда он посредством милитаризма уничтожает во всем мире и в своей родной стране существование некапиталистических слоев и ухудшает условия существования всех трудящихся масс, тем скорее история современного капиталистического накопления на мировой арене превращается в непрерывную цепь политических и социальных катастроф и конвульсий, которые вместе с периодическими хозяйственными катастрофами в форме кризисов делают невозможным продолжение накопления” .

Таким образом, Р. Гильфердинг и Р. Люксембург утверждали, что империалистические противоречия неразрешимы в рамках капитализма и могут быть устранены не иначе, как “применением основ социалистического хозяйства” (Р. Люксембург), когда “в мощном столкновении враждебных интересов диктатура магнатов капитала превращается, наконец, в диктатуру пролетариата” (Р. Гильфердинг).

Иную точку зрения на империализм изложил лидер германской социал-демократии К. Каутский (1854-1938). Обращая большее внимание на интернационализацию капиталов, чем Р. Люксембург и Р. Гильфердинг, он высказал гипотезу о наступлении вслед за империализмом так называемого “ультраимпериализма”. Он считал вероятным образование “мирового картеля”, т.е. объединения капиталистических держав. К. Каутский считал, что капитализм достаточно рационально устроен для того, чтобы адаптироваться и разрешать свои противоречия не войной, а мирным путем, соглашениями. Весной 1915 г., когда уже бушевала Первая мировая война, подтвердившая экономические доказательства ее неотвратимости, он по- прежнему придерживался гипотезы “ультраимпериализма”: “Не может ли теперешняя империалистская политика быть вытеснена новою, ультраимпериалистскою, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом? Подобная новая фаза капитализма во всяком случае мыслима. Осуществима ли она, для решения этого нет еще достаточных предпосылок” .

Это предположение о “мирном” развитии империализма вызвало бурную реакцию В. Ленина, разразившегося критикой “глупеньких побасенок” и “бессодержательнейших разговоров Каутского об ультраимпериализме” , в существенной степени благодаря которым, кстати говоря, и появилась ленинская брошюра по империализму. Справедливости ради стоит отметить, что сам Ленин писал ее как “популярный очерк”, объясняющий экономическую сущность империализма и происхождение Первой мировой войны. В. Ленин (1870-1924) придал более категоричные формы марксистской теории империализма, сформировав известные его пять признаков 160 , суть которых сводилась к определению империализма как монополистической стадии, на которой “начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами” . Поскольку противоречия империализма коренятся в самой его природе, постольку “в какой бы форме “интеримпериалистские” или “ультраимпериалистские” союзы ни заключались, в форме ли одной империалистской коалиции против другой империалистской коалиции или в форме всеобщего союза всех империалистских держав”, они, повторял В. Ленин вывод Р. Люксембург, “являются неизбежно лишь “передышками” между войнами, разделами и переделами мира .

История XX столетия опровергла этот тезис В. Ленина, обуреваемого идеей революции, но она не вынесла однозначного вердикта в отношении его спора с К. Каутским об империализме. Можно, конечно, ограничиться констатацией очевидной ленинской ошибки насчет “умирающего” капитализма, и в этом смысле Каутский, а не Ленин оказался прав. Бурное развитие интернациональных форм капитала, могущество многонациональных, транснациональных корпораций в современном мире (См. приложение N 1), наконец, возникновение и деятельность специализированных финансовых и экономических организаций мирового масштаба, таких как Международный валютный фонд. Всемирное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), недавно преобразованное во Всемирную торговую организацию, и т. д., несомненно, свидетельствуют о развитии именно тех тенденций, которые К. Каутский имел в виду в своем предположении “ультраимпериализма”. В. Ленин ошибся не только относительно способности капитализма на империалистической стадии реформироваться и перейти на более высокие ступени развития. Он явно недооценил значение интеграционных тенденций в капиталистическом мире. Достаточно вспомнить его утверждение о том, что “Соединенные Штаты Европы, при капитализме, либо невозможны, либо реакционны” .

Тем не менее в международных отношениях XX в. проявлялись и те закономерности и противоречия, о которых говорил В. Ленин. Например, во Второй мировой войне сбылось его предсказание столкновения США и Японии: “Экономическое развитие этих стран в течение нескольких десятилетий подготовило бездну горючего материала, делающего неизбежной отчаянную схватку этих держав за господство над Тихим океаном и его побережьем. Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно” .

Взаимоотношения США, Японии и Западной Европы в послевоенный период, в особенности с 60-70-х годов, отличались жестким торгово-экономическим соперничеством. И все же в международных экономических отношениях современного капитализма преобладающей постепенно стала “мирная” тенденция, преодолевающая торговые и валютно-финансовые противоречия. Эту тенденцию иллюстрирует ежегодно проводимые с целью координации национальных экономических политик встречи глав государств и правительств “Семерки” - семи ведущих экономически развитых стран мира (США, Японии, ФРГ, Франции, Великобритании, Канады, Италии). Но глобальная стратегия промышленно развитых стран рыночной экономики не устраняет зависимости от них остального мира, а опирается на это исторически сложившееся неравенство .

Экспорт капитала, который, как отмечал Р. Гильфердинг, “ускоряет открытие чужих стран и развивает их производительные силы” , с конца XIX в. распространял сложные отношения конкуренции и взаимозависимости, подчинения и неравенства в масштабах мировой экономики.

Особое место среди марксистских концепций империализма занимает интерпретация его Н. Бухариным (1888-1938). В определенном смысле он обращал еще большее внимание на процессы интернационализации капитала, чем К. Каутский, не говоря об остальных марксистских теоретиках. В то время как Р. Гильфердинг писал о том, что “мировой рынок все более расчленяется на отдельные государственно разграниченные хозяйственные территории” , Н. Бухарин, напротив, считал, что “национально- хозяйственные организмы” давно уже не представляют из себя замкнутого целого, а “составляют лишь части гораздо более крупной сферы, мирового хозяйства” .

Он определил мировое хозяйство как “систему производственных отношений и соответствующих ей отношений обмена в мировом масштабе” . Связанность стран в процессе международного товарообмена, замечал Н. Бухарин, “проявляется прежде всего в факте мировых цен и мирового рынка”, когда уровень этих цен уже не определяется только издержками какого-либо национального хозяйства, а выравнивается интернационально, с помощью телеграфа.

Более чем кто-либо другой среди марксистских теоретиков империализма Н. Бухарин отмечал роль технического прогресса в складывании мирового хозяйства: “Чем более развиты средства транспорта, чем быстрее и интенсивнее происходит движение товаров, тем скорее идет процесс сращивания отдельных локальных и “национальных” рынков, тем скорее растет единый производственный организм мирового хозяйства” . В доказательство он приводил впечатляющую статистику возрастания с “поразительной быстротой” длины рельсовых путей в конце XIX - XX в., увеличения тоннажа торгового флота, расширения телеграфной сети, в особенности путем прокладки подводных кабелей, общая длина которых достигла к 1913 г. 515578 км. Он констатировал совершенную неверность положения В. Зомбарта об “убывающем значении интернациональных связей” в экономике. Н. Бухарин отмечал, что только за 1903-1911 гг. международная торговля увеличилась на 50% .

На этом основании он делал следующий вывод: “Эта связанность стран в процессе обмена отнюдь не имеет характера простой случайности: она является уже необходимым условием дальнейшего общественного развития, причем международный обмен превращается в закономерный процесс экономической жизни” .

Признав, что процесс интернационализации хозяйственной жизни при империализме обусловлен объективным ходом общественного развития, техническим прогрессом, Н. Бухарин, однако, доказывал, что этому процессу противостоит “еще более сильная тенденция к национализации капитала и замыканию в государственные границы” , поскольку выгода “национальных” групп буржуазии от продолжения конкретной борьбы “суть гораздо большая величина, чем убыток от потерь, с ними связанных” .

По Бухарину, “ультраимпериализм” абстрактно возможен как “мирный”, но реально “мировой капитализм будет идти по направлению ко всеобщему государственному тресту через поглощение слабых” , и, как образно выражался “ценнейший и крупнейший теоретик” партии, каким его назвал сам большевистский вождь, “прекратить эту борьбу “домашними средствами”, т.е. не социальной революцией, - это значило бы стрелять в слона горохом” .

На наш взгляд, именно анализ Н. Бухариным тенденций экономической интернационализации и вывод о складывании мирового хозяйства составляют наиболее сильную сторону его интерпретации империализма, а не скороговоркой провозглашенный заключительный тезис о том, что “рабочий класс восстанет против системы” (империализма - Г. Н.).

Понятно, что революционная теория, как основная матрица в анализе, моделировала бухаринскую концепцию империализма, не вполне согласующуюся с представлениями о растущей взаимосвязанности мировой капиталистической экономики. Показав ее как единый организм, “особую среду”, Н. Бухарин по существу предугадал главенствующую тенденцию мирового экономического развития. Более того, он был одним из первых теоретиков, кто (наряду с Р. Гильфердингом) сформулировал понятие “центра мировой производственной системы” (“несколько сплоченных, организованных хозяйственных тел, или “великие цивилизованные державы”) и “периферии” (“периферия стран неразвитых, с полуаграрным или аграрным строем”) .

Просмотреть файл Fiscal Regimes and the Political Economy of Premodern States.
Fiscal Regimes and the Political Economy of Premodern States.





















Автор hoplit Добавлен 13.05.2019 Категория Общий книжный шкаф





Fiscal Regimes and the Political Economy of Premodern States.
Cambridge University Press, 2015. 586 pages.

Andrew Monson and Walter Scheidel. Studying fiscal regimes.
Terence N. D’Altroy. The Inka Empire.
Michael E. Smith. The Aztec Empire.
Michael Jursa and Juan Carlos Moreno García. The ancient Near East and Egypt.
Andrew Monson. Hellenistic empires.
James Tan. The Roman Republic.
Walter Scheidel. The early Roman monarchy.
Gilles Bransbourg. The later Roman Empire.
Mark E. Lewis. Early imperial China, from the Qin and Han through Tang.
Kent Gang Deng. Imperial China under the Song and late Qing.
John Haldon. Late Rome, Byzantium, and early medieval western Europe.
Hugh Kennedy. The Middle East in Islamic late antiquity.
Metin M. Coşgel. The Ottoman Empire.
Philip C. Brown. Early modern Japan.
Emily Mackil. The Greek polis and koinon.
Josiah Ober. Classical Athens.
David Stasavage. Why did public debt originate in Europe?
Peter F. Bang. Tributary empires and the New Fiscal Sociology: some comparative reflections
Edgar Kiser and Margaret Levi. Interpreting the comparative history of fiscal regimes.






Станков К. Н. Патрик Гордон и партия якобитов в России в конце XVII в. // Вопросы истории. - 2011. - № 10. - С. 108-121.
В 1688 - 1689 гг. в Англии в ходе Славной революции был свергнут последний монарх-католик - Яков II Стюарт (1685 - 1688). Однако, несмотря на легкую и сравнительно бескровную победу революции, у детронизированного короля осталось в Британии немало сторонников, которые начали борьбу за его возвращение на престол. По имени своего формального лидера представители данного политического движения получили название "якобитов". После смерти Якова II в эмиграции в 1701 г. его приверженцы не сложили оружия. Провозгласив своим королем сначала сына, а затем внука низложенного монарха, якобиты активно действовали в течение почти всего XVIII века.
Якобитское движение является одной из самых ярких Страниц британской истории нового времени. На данную тему написано множество исследований как учеными Великобритании, так и их коллегами в США, Франции, Ирландии, Италии и других странах. Тем не менее, отдельные аспекты этой проблемы все еще остаются неизученными, в частности - возникновение и деятельность партии якобитов в России. Частично эта проблема затронута в коллективной монографии шотландских историков П. Дьюкса, Г. П. Хэрда и Дж. Котилэна "Стюарты и Романовы: становление и крушение особых отношений". Проблеме эмиграции якобитов в Россию посвящены также работы их соотечественников Р. Уиллс и М. Брюса, однако оба автора касаются более позднего периода в развитии движения, последовавшего за поражением якобитского восстания 1715 года1.
В отечественной историографии деятельность "русских якобитов" в первое десятилетие после Славной революции является практически неизученной. Во второй половине XIX в. историк А. Брикнер, основываясь на изданном М. Ф. Поссельтом сокращенном варианте "Дневника"2 находившегося на русской службе генерала Патрика Гордона, высказал предположение о том, что большая часть британских подданных, проживавших в Московском государстве, после Славной революции продолжала поддерживать низложенного Якова II3. Решительный прорыв в этом направлении был сделан в последние десятилетия старшим научным сотрудником ИВИ РАН Д. Г. Федосовым. Главной заслугой российского ученого стала публикация обширного "Дневника" П. Гордона, хранящегося в Российском государственном военно-историческом архиве, продолжающаяся и в настоящее время. На данный момент изданы сохранившиеся части дневниковых записей генерала, охватывающие период с 1635 по 1689 годы4. Основываясь на этих материалах, Федосов пришел к выводу, что Патрик Гордон стал главным представителем якобитского движения при русском дворе в конце XVII века. Историк обращает особое внимание на то, что в 1686 г. Яков II назначил П. Гордона чрезвычайным посланником Британии в России, и вплоть до своей смерти в 1699 г. шотландский генерал отстаивал интересы своего сюзерена перед русским правительством5. Автор высказывают глубокую благодарность Д. Г. Федосову за предоставление уникальных документов, помощь в переводе архивных материалов и многократные консультации при написании настоящей статьи.
Настоящее исследование основывается на материалах отечественных архивов: неопубликованных пятом и шестом томах "Дневника" и переписке П. Гордона, посвященных событиям 1690 - 1699 г. и хранящихся в РГВИА, а также дипломатических документах, касающиеся русско-британских и русско-нидерландских отношений, представленных в фондах N 35 ("Отношения России с Англией") и N 50 ("Отношения России с Голландией") Российского государственного архива древних актов.
Первый вопрос, которым задается историк при изучении поставленной проблемы, - почему в нашей стране вообще стало возможным появление подобной партии? При поверхностном взгляде возникает недоумение, почему британцы, оторванные от своей родины и проживавшие практически на другом краю Европы, столь остро восприняли события Славной революции 1688- 1689 гг. и продолжали считать своим законным монархом Якова II, в то время как в самой Британии основная масса населения предпочла остаться в стороне от политической борьбы. Примечательно, что если в других европейских странах основу якобитской эмиграции составили лица, бежавшие с Британских островов непосредственно после свержения Якова II и поражения якобитского восстания 1689 - 1691 гг., и их политические мотивы остаются достаточно ясными, то в нашей стране якобитскую партию составили британцы, покинувшие свою родину задолго до событий 1688 - 1689 годов. Кроме того, некоторые, как, например, Джеймс Гордон, родились уже в Московии и по своему происхождению были британцами лишь наполовину.
Возникновение якобитской партии в России, на мой взгляд, можно объяснить несколькими факторами. Из ряда источников известно, что ее основу составили военные. Среди британских офицеров, поступавших на русскую службу во второй половине XVII в. в связи с формированием полков "иноземного строя", было много лиц, покинувших "Туманный Альбион" во время или после Английской буржуазной революции 1640 - 1658 годов. Для многих из них главным мотивом эмиграции стала верность династии Стюартов и католической церкви. Роялисты не приняли Славную революцию, поскольку рассматривали ее в качестве своеобразного продолжения революционных событий 1640 - 1658 гг. и воспринимали Вильгельма Оранского как "нового Кромвеля". Католики поддерживали Якова II, поскольку он был их единоверцем, и справедливо опасались, что с его свержение и приходом к власти кальвиниста Вильгельма III Оранского может серьезно ухудшиться положение их братьев по вере, оставшихся в Британии6.





Анисимов Е. В. Петр I: рождение империи // Вопросы истории. - 1989. - № 7. - С. 3-20.
Мы, люди конца XX века, не можем в полной мере оценить взрывной эффект петровских реформ в России. Люди прошлого, XIX века, чувствовали это иначе: острее, глубже, нагляднее. Вот что писал о значении Петра современник Пушкина историк М. Н. Погодин в 1841 г., то есть спустя почти полтора столетия после великих реформ первой четверти XVIII в.: "В руках [Петра] концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этою колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее"1.
То, что создал в России Петр, пережило поколение Погодина, как и следующие поколения. Напомню, что последний рекрутский набор состоялся в 1874 г. - через 170 лет после первого (1705 г.), Сенат просуществовал с 1711 по декабрь 1917 г., то есть 206 лет; синодальное устройство православной церкви оставалось неизменным в течение 197 лет (с 1721 по 1918 г.); система подушной подати была отменена лишь в 1887 г., когда минуло 163 года после ее введения в 1724 году.
Иначе говоря, в истории России мы найдем не много сознательно созданных человеком институтов, которые просуществовали бы так долго, оказав столь сильное воздействие на все стороны жизни народа. Более того, некоторые принципы и стереотипы политического сознания, выработанные или окончательно закрепленные при Петре, живы до сих пор. Подчас в новых словесных одеждах они существуют как традиционные элементы нашего мышления и общественного поведения. Медный всадник еще не раз тяжко скакал по нашим улицам. Попытаемся вослед поколениям историков вновь рассмотреть феномен петровских реформ, сделаем попытку приблизиться к пониманию их значения для судеб России.
Из многих привычных символов петровской эпохи, ставших достоянием литературы и искусства, нужно особо выделить корабль под парусами со шкипером на мостике. Помните, у Пушкина: "Сей шкипер был тот шкипер славный, кем наша двигнулась земля, кто придал мощно бег державный рулю родного корабля". Корабль - и для самого Петра - символ организованной, рассчитанной до дюйма структуры, материальное воплощение человеческой мысли, сложного движения по воле разумного человека. Более того, корабль - это модель идеального общества, лучшая из организаций, придуманных человеком в извечной борьбе со слепой стихией. За этим символом целый пласт культуры XVI-XVII веков. Здесь сразу слились многие идеи так называемого века Рационализма - XVII века. Системой эти идеи стали в творениях знаменитых философов того времени - Бэкона, Гассенди, Спинозы, Локка, Лейбница. Этими идеями был как бы пронизан воздух, которым дышали ученые, писатели, государственные деятели - современники Петра. Новые концепции утверждали, что наука, опытное знание есть вернейшее средство господства человека над силами природы, что государство - чисто человеческое установление, которое разумный человек может изменить по собственному усмотрению, совершенствовать в зависимости от целей, которые он перед собой ставит.
Государство строят как дом, утверждал Гоббс. Как корабль, добавим мы. Идея о человеческой, а не богоданной природе государства порождала представление о том, что государство - это и есть тот идеальный инструмент преобразования общества, воспитания добродетельного подданного, идеальный институт, с помощью которого можно достичь "всеобщего блага" - желанной, но постоянно уходящей, как линия горизонта, цели человечества. Совершенствование общества возможно, по мысли тогдашних философов и государствоведов, лишь с помощью организации и законов - рычагов государства. Совершенствуя право, добиваясь с помощью учреждений реализации законов, можно достичь всеобщего процветания.
Человечеству, еще недавно вышедшему из Средневековья, казалось, что найден ключ к счастью, стоит только сформулировать законы и провести их в жизнь. Не случайно появление и распространение в XVIII в. дуализма - учения, отводящего богу роль первотолчка, зачинателя мира, который, однако, далее развивается по присущим ему естественным законам; нужно только обнаружить их, записать и добиться точного и всеобщего исполнения. Отсюда и поразительный оптимизм людей XVII-XVIII вв., наивная вера в неограниченные силы человека, возводящего по чертежам, на "разумных" началах свой корабль, дом, город, общество, государство. XVII век - это время Робинзона Крузо, не столько литературного героя, сколько символа "эпохи рационализма", героя, верящего в себя и преодолевающего невзгоды и несчастья силой своих знаний.
Достоин внимания и известный механицизм мышления людей петровских времен. Выдающиеся успехи точных, естественных наук побуждали трактовать и общественную жизнь как процесс, близкий к механическому. Учение Декарта о всеобщей математике - единственно достоверной и лишенной мистики отрасли знания - делало свое дело: образ некоей "махины", действующей подобно точному часовому механизму, стал любимым образом государствоведов и политиков, врачей и биологов XVII - начала XVIII века.
Все эти идеи и образы с разной степенью абстракции и упрощения имели хождение в европейском обществе, и они вместе с идеями реформ (а некоторые даже раньше) достигли России, где, преломляясь в соответствии с местными условиями, стали элементами политического сознания. Конечно, было бы преувеличением утверждать, что Петр начал возводить свою империю на основе концепций Декарта и Спинозы. Речь идет о сильном влиянии этих идей на практическую государственную деятельность великого реформатора. Невозможно сбросить со счетов и личное знакомство царя с Лейбницем, хорошее знание Петром трудов Г. Гроция и С. Пуфендорфа. Книгу последнего "О должности человека и гражданина" царь приказал перевести на русский язык. Без учета всех этих обстоятельств трудно дать адекватную оценку петровским преобразованиям, самой личности царя-реформатора.

Пётр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Андрианом и учителем Зотовым. Неврев Н. В., 1903
В годы его царствования в России произошел резкий экономический скачок. Промышленное строительство велось невиданными темпами: за первую четверть XVIII в. возникло не менее 200 своеобразных мануфактур вместо тех 15 - 20, которые имелись в конце XVII века. Характернейшая черта этого процесса состояла в выдающейся роли самодержавного государства в экономике, его активном проникновении во все сферы хозяйственной жизни. Такая роль была обусловлена многими факторами.
Экономические концепции меркантилизма, широко распространенные в Европе и России, предполагали как условие существования государства накопление денег за счет активного баланса внешней торговли, вывоза товаров на чужие рынки и препятствования ввозу иностранных товаров на свой. Уже это само по себе требовало вмешательства государства в сферу экономики. Поощрение одних - "полезных", "нужных" видов производства, промыслов и товаров, сочеталось с запрещением, ограничением других - "неполезных" и "ненужных" с точки зрения государства. Петр, мечтавший о могуществе своей страны, не был равнодушен к идеям меркантилизма. Идеи принуждения в экономической политике совпадали с общими принципами "насильственного прогресса", которые он практиковал в ходе своих реформ.
Но важнее другое - в российских условиях концепция меркантилизма послужила для обоснования характерного направления внутренней политики. Неудачное начало Северной войны сильнейшим образом стимулировало государственное промышленное строительство и в целом - вмешательство государства в экономическую сферу. Строительство многочисленных мануфактур, преимущественно оборонного значения, предпринималось не из абстрактных представлений о необходимости развития и пользе экономики или расчета получить доходы, а было непосредственно и жестко детерминировано задачей обеспечить армию и флот. Экстремальная обстановка после поражения под Нарвой в 1700 г. с потерей артиллерии вызвала потребность перевооружить и увеличить армию, определила характер, темпы и специфику промышленного роста и, шире, всю экономическую политику Петра.
В основу ее легла идея о руководящей роли государства в жизни общества вообще, и в экономике в частности. Обладая огромными финансовыми и материальными ресурсами, монопольным правом пользоваться землей и ее недрами, не считаясь при этом с владельческими правами различных сословий, государство взяло на себя инициативу необходимой в тех условиях индустриализации. Исходя из четко осознаваемых интересов и целей, государство диктовало все, что было связано с производством и сбытом продукции. В системе созданной за короткое время государственной промышленности отрабатывались принципы и приемы управления экономикой, характерные для последующих лет и незнакомые России предшествующей поры.
Сходная ситуация возникла и в торговле. Насаждая собственную промышленность, государство создавало (точнее, резко усиливало) и собственную торговлю, стремясь получить максимум прибыли с ходовых товаров внутри страны и экспортных товаров при продаже их за границей. Государство захватывало торговлю примитивным, но очень эффективным способом - введением монополий на заготовку и сбыт определенных товаров, причем круг таких товаров (соль, лен, юфть, пенька, хлеб, сало, воск и другие) постоянно расширялся.
Установление государственных монополий вело к волюнтаристскому повышению цен на эти товары внутри страны, а самое главное - к ограничению, регламентации торговой деятельности купцов. Следствием стало расстройство, дезорганизация свободного торгового предпринимательства, основанного на рыночной конъюнктуре. В подавляющем большинстве случаев введение государственных монополий означало передачу права продажи монополизированного товара конкретному откупщику, который выплачивал в казну сразу крупную сумму денег, а затем стремился с лихвой вернутъ их за счет потребителя или поставщика сырья, вздувая цены и уничтожая на корню своих возможных конкурентов.
Петровская эпоха оказалась подлинным лихолетьем в истории русского купечества. Резкое усиление прямых налогов и различных казенных служб с купцов как наиболее состоятельной части горожан, насильственное сколачивания торговых компаний (форма организации торговли, казавшаяся Петру наиболее подходящей в российских условиях) - только часть средств и способов принуждения, которые он в значительных масштабах применил к купечеству, ставя главной целью получить как можно больше денег для казны. В русле подобных мероприятий следует рассматривать и принудительные переселения купцов (причем из числа наиболее состоятельных) в Петербург - неблагоустроенный, долгое время в сущности прифронтовой город, а также административное регулирование грузопотоков, когда купцам указывалось, в каких портах и какими товарами они могут торговать, а где - категорически запрещено.
Исследования Н. И. Павленко и А. И. Аксенова свидетельствуют, что в первой четверти XVIII в. произошло разорение именно наиболее состоятельной группы купечества - "гостинной сотни", после чего имена многих владельцев традиционных торговых фирм исчезли из списка состоятельных людей. Грубое вмешательство государства в сферу торговли привело к разрушению зыбкой основы, на которой в значительной степени держалось благосостояние многих богатых купцов, а именно: ссудного и ростовщического капитала2. Не является преувеличением констатация регламента Главного магистрата 1721 г.: "Купеческие и ремесленные тяглые люди во всех городах обретаются не токмо в каком призрении, но паче ото всяких обид, нападков и отягощений несносных едва не все разорены, от чего оных весьма умалилось и уже то есть не без важного государственного вреда"3. Осознание этого факта пришло довольно поздно, когда жизнеспособность купеческого капитала была существенно подорвана.
Это была цена, которую заплатили русские предприниматели за военную победу, но стоимость ее горожане поделили с остальным населением. На плечи русского крестьянства пала наибольшая тяжесть войны. Бремя десятков денежных, натуральных платежей, рекрутчина, сборы работных, лошадей, тяжелые подводные и постойные повинности дестабилизировали народное хозяйство, привели к обнищанию, бегству сотен тысяч крестьян. Усиление разбоев, вооруженных выступлений, наконец, восстание К. Булавина на Дону стали следствием безмерного податного давления на крестьян.
К 20-м годам XVIII в., когда военная гроза окончательно отодвинулась на запад и в успешном для России завершении войны не могло быть сомнений, Петр значительно изменил торгово-промышленную политику. Осенью 1719 г. были ликвидированы фактически все монополии на вывоз товаров за границу. Претерпела изменения и промышленная политика: усилилось поощрение частного предпринимательства. Введенная в 1719 г. Берг-привилегия разрешила искать полезные ископаемые и строить заводы всем без исключения жителям страны и иностранцам, даже если это было сопряжено с нарушением феодального права на землю, где обнаружены руды.
Получила распространение практика передачи государственных предприятий (в особенности признанных убыточными для казны) частным владельцам или специально созданным для этого компаниям. Новые владельцы получали от государства многочисленные льготы: беспроцентные ссуды, право беспошлинной продажи товаров и так далее. Существенную помощь предпринимателям оказывал и утвержденный в 1724 г. таможенный тариф, облегчавший вывоз продукции отечественных мануфактур и одновременно затруднявший ввоз из-за границы товаров, производившихся на русских мануфактурах.
Может показаться, что наступившие в конце Северной войны перемены в экономической политике самодержавия - своеобразный "нэп" с характерными для него принципами большей экономической свободы. Но эта иллюзия быстро рассеивается, как только мы обращаемся к фактам. Нет никаких оснований думать, что, изменяя экономическую политику, Петр намеревался ослабить влияние государства на народное хозяйство или, допустим, неосознанно способствовал развитию капиталистических форм и приемов производства, получивших в это время в Западной Европе широкое распространение. Суть происшедшего состояла в смене не принципов, а акцентов промышленно-торговой политики. Мануфактуры передавались компаниям или частным предпринимателям фактически на арендных условиях, которые четко определялись и при надобности изменялись государством, имевшим право в случае неисполнения их конфисковать предприятия. Главной обязанностью владельцев было своевременное выполнение казенных заказов; только излишки сверх того, что соответствовало бы нынешнему понятию "госзаказа", предприниматель мог реализовать на рынке.
Созданные органы управления торговлей и промышленностью, Берг-, Мануфактур-, Коммерц-коллегии и Главный магистрат отвечали сути происшедших перемен. Эти бюрократические учреждения являлись институтами государственного регулирования экономики, органами торгово-промышленной политики самодержавия на основе меркантилизма. В Швеции, чьи государственные учреждения послужили образцом для петровской реформы, подобные коллегии проводили политику королевской власти в целом на тех же теоретических основах. Условия России отличались от шведских не только масштабами страны:, но и принципиальными особенностями политических порядков и культуры, интенсивностью промышленного строительства силами и на средства государства, но прежде всего - необыкновенной жесткостью регламентации, разветвленной системой ограничений, сугубой опекой и надзором за торгово-промышленной деятельностью подданных.
Давая "послабление" мануфактуристам и купцам, государство не собиралось устраняться из экономики или хотя бы ослаблять свое воздействие на нее. После 1718 - 1719 гг. вступила в действие как бы новая редакция прежней политики. Раньше государство воздействовало на экономику через систему запретов, монополий, пошлин и налогов, то есть через открытые формы принуждения. Теперь, когда чрезвычайная военная ситуация миновала, все усилия были перенесены на создание и деятельность административно-контрольной бюрократической машины, которая с помощью уставов, регламентов, привилегий, отчетов, проверок стремилась направлять экономическую (и не только) жизнь страны через систему своеобразных шлюзов и каналов в нужном государству направлении.
Административное воздействие сочеталось с экономическими мерами. Частное предпринимательство было жестоко привязано к государственной колеснице системой правительственных заказов преимущественно оборонного значения. С одной стороны, это обеспечивало устойчивость доходов мануфактуристов, которые могли быть уверены, что сбыт продукции казне гарантирован, но с другой - закрывало перспективы технического совершенствования, резко принижало значение конкуренции как вечного движителя предпринимательства. Именно поэтому впоследствии оказались тщетными попытки вывести примитивное производство на современный уровень: интереса его наращивать и совершенствовать - при обеспеченности заказов и сбыта через казну - не было. Привилегированное положение части предпринимателей влияло в том же направлении, ибо устраняло конкуренцию.
Активное воздействие государства на экономическую жизнь страны - это лишь один аспект проблемы. Социальные отношения, проводником которых служило государство, были фактически перенесены на мануфактуры, во многом деформируя их черты как потенциально капиталистических предприятий. Речь идет прежде всего об особенностях использования рабочей силы. Практически все годы Северной войны (время бурного экономического строительства) способы обеспечения предприятий рабочими руками были разнообразными: государство и владельцы мануфактур использовали и приписных крестьян, отрабатывавших на заводах свои государственные налоги, и преступников, и вольнонаемных. Проблемы найма не существовало. Наличие в обществе множества нетяглых мелких прослоек, многочисленность беглых (в том числе - помещичьих) крестьян, существование вполне легальных путей выхода из служилого или податного сословия - все это создавало в стране контингент "вольных и гулящих", откуда и черпалась рабочая сила. Власти сквозь пальцы смотрели на такое использование труда беглых.
Однако к началу 20-х годов были проведены важные социальные мероприятия: усилена борьба с побегами крестьян, которых возвращали прежним владельцам; в ходе детальной ревизии наличного населения (в рамках начатой податной реформы) крестьяне все поголовно подлежали прикреплению навечно к месту записи в налоговый кадастр, а "вольные и гулящие" приравнивались к беглым преступникам и считались объявленными вне закона.
Поворот в политике правительства тотчас отразился на промышленности. Владельцы мануфактур и управляющие казенными заводами жаловались на катастрофическое положение, созданное вывозом беглых и запрещением впредь, под страхом штрафов, принимать их на работы. Под сомнение ставилось исполнение поставок казне. Тогда-то и появился закон, имевший самые серьезные последствия. Указом 18 января 1721 г. Петр в видах государственной пользы разрешил частным мануфактуристам покупать крестьян для использования их на заводских работах4. Тем самым делался решительный шаг к превращению промышленных предприятий, где, казалось бы, зарождался капиталистический уклад, в крепостническую вотчинную мануфактуру.
Действовавшие нормы феодального права с его критериями сословности, как и отраженное в них общественное сознание не считались с новой социальной реальностью - появлением мануфактуристов и рабочих. В устоявшихся социальных порядках новым группам населения не было места. Новое в экономике воспринималось лишь как разновидность старого. Указом 28 мая 1723 г. регулировался порядок приема на работу людей, не принадлежавших владельцу или не "приписанных" к заводу5. Всем им приходилось либо получить у своего помещика разрешение работать временно ("отходник" с паспортом), либо попасть в число беглых, "беспашпортных", подлежавших аресту и немедленному возвращению туда, где они записаны в подушный кадастр.
С тех пор промышленность не могла развиваться по иному, чем крепостнический, пути; доля вольного труда в промышленности сокращалась, казенные предприятия перешли на труд "приписных", образовался институт "рекрут" - пожизненных "промышленных солдат". Даже те рабочие частных заводов, которые не являлись ничьей собственностью, в дальнейшем были объявлены крепостными ("вечноотданные"). Целые отрасли промышленности перешли почти исключительно на труд крепостных. Победа подневольного труда в промышленности предопределила нараставшее с начала XIX в. экономическое отставание России.
Крепостничество деформировало и процесс образования буржуазии. Получаемые от государства льготы носили феодальный характер. Мануфактуристу было легче и выгодней выпросить "крестьянишек", чем искать рабочие руки на свободном рынке. К тому же покупная рабочая сила приводила к "омертвлению" капиталов, повышению непроизводительных затрат, ибо реально деньги уходили на покупку земли и крепостных, из которых на заводских работах можно было использовать не больше половины6. В этих условиях не могло идти и речи о расширении и совершенствовании производства. Монополии заводчиков на производство, преимущественный сбыт каких-то определенных товаров или право скупки сырья - эти и иные льготы также не являлись по существу капиталистическими, а были лишь вариантом средневековых "жалованных грамот".
Крепостническая деформация коснулась и сферы общественного сознания. Мануфактуристы - владельцы крепостных - не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного, сословного сознания. В то время как в развитых странах Западной Европы буржуазия уже громко заявила о своих претензиях к монархам и дворянству, в России наблюдалось иное: став душевладельцами, худородные мануфактуристы стремились повысить свой социальный статус путем получения дворянства, жаждали слиться с могущественным привилегированным сословием, разделить его судьбу. Превращение наиболее состоятельных предпринимателей, Строгановых и Демидовых, в аристократов - наиболее яркий пример.
Таким образом, активное государственное промышленное строительство создавало экономическую базу, столь необходимую развивающейся нации, и одновременно сдерживало тенденции, влекущие ее на путь капиталистического развития, на который другие европейские народы уже встали. Естествен вопрос, а была ли альтернатива тому, что свершилось с экономикой при Петре, были ли другие пути и средства ее подъема, кроме избранных в то время.
Если принять завоевание Россией берегов Балтийского моря как обязательное условие для полноценного развития государства и признать, что мирная уступка Швецией выхода к Балтике была исключена, то многое, что предпринимал Петр, было вызвано необходимостью, в том числе и создание промышленности в предельно сжатые сроки. Но все же пройденный исторический путь не кажется единственным даже для того времени.
Указ 1721 г., как и последующие акты, разрешавшие покупать крестьян к заводам или эксплуатировать в различных формах чужих крепостных, имел, как теперь принято говорить, судьбоносное значение. Альтернативой ему могла быть только отмена крепостного права. Существовала ли в принципе при Петре такая возможность? Его старший современник, шведский король Карл XI, провел в 80-х годах XVII в. так называемую редукцию земель: появились государственные имения, отдаваемые в аренду, а крестьян при этом освобождали от крепостной зависимости. Для Петра подобной альтернативы не существовало. Крепостничество, утвердившееся в России задолго до рождения Петра, пропитало всю жизнь страны, сознание людей; в России в отличие от Западной Европы оно играло особую, всеобъемлющую роль. Разрушение правовых структур нижнего этажа подорвало бы основу самодержавной власти, увенчивавшей собой пирамиду холопов и их разновидностей. Таким образом, указатель 1721 г. стоял на развилке, но звал на главную, столбовую дорогу русской истории, в конце которой просматривался указатель "1861 год".
Продолжая сравнение петровской России с кораблем, рассмотрим теперь, каким было его верхнее строение, выше ватерлинии, под которой скрыта экономическая основа общества.
Преобразования государственного управления проводились с конца XVII - начала XVIII века. Подготовка к Северной войне, создание новой армии, строительство флота - все это привело к резкому увеличению объема работы правительственных ведомств. Приказный аппарат, унаследованный Петром от предшественников, не справлялся с усложнившимися задачами управления. Потребовались новые приказы, появились канцелярии. Но в их организации и функционировании нового было весьма мало, и уже в начале войны стало ясно, что обороты механизма государственного управления, главными элементами которого были приказы и уезды на местах, не поспевали за нарастающей скоростью маховика самодержавной инициативы. Это проявилось в нехватке для армии и флота денег, людей, провианта и других припасов.
Последовала областная реформа 1707 - 1710 гг.: появились губернии, объединявшие несколько прежних уездов, с институтом кригс-комиссаров, причем главной целью было руками последних навести порядок в обеспечении армии, установив прямую связь губерний с полками, расписанными по губерниям. Областная реформа не только отвечала острым потребностям самодержавной власти, но и развивала бюрократическую тенденцию, столь характерную уже для предшествующего периода. Именно с помощью усиления бюрократического элемента в управлении Петр намеревался решать все государственные вопросы. Реформа привела не только к сосредоточению финансовых и административных полномочий в руках нескольких губернаторов - представителей центральной власти, но и к созданию на местах разветвленной единообразной, иерархичной сети бюрократических учреждений с большим штатом чиновников. Дальнейшее развитие бюрократическая система получила в ходе новой реформы местного управления 1719 года.
Подобная же схема была заложена в идею организации Сената. Тенденции бюрократизации управления, возникшие задолго до Петра, при нем получили окончательное оформление. В начале XVIII в. фактически прекращаются заседания Боярской думы - традиционного совета высших представителей знати, функции Боярской думы по управлению центральным и местным аппаратом переходят к так называемой Консилии министров - временному совету начальников важнейших ведомств. Уже в деятельности этого временного органа отчетливо проявляется стремление к бюрократической регламентации. Именно с желанием Петра добиться успеха в делах путем усиления бюрократического начала связан указ 7 октября 1707 г., которым царь повелел всем членам совета оставлять под рассмотренным делом подписи, "ибо сим всякого дурость явлена будет"7.
Есть один аспект, без учета которого подчас трудно понять суть многих явлений в истории России, Это огромная роль государства, когда не общественное мнение определяет законодательство, а наоборот, законодательство сильнейшим образом формирует (и деформирует) общественное мнение и общественное сознание. Петр, исходя из концепций рационалистической философии и из традиционных представлений о роли самодержца в России, придавал огромное значение писаному законодательству, веря, что "правильный" закон, вовремя изданный и последовательно исполняемый в жизни, может сделать почти все, начиная со снабжения народа хлебом и кончая исправлением нравов. Точное исполнение закона Петр считал панацеей от всех трудностей жизни. Сомнений в адекватности закона действительности почти никогда у него не возникало.
Закон реализовывался лишь через систему бюрократических учреждений. Можно говорить о создании при Петре подлинного культа учреждения, административной инстанции. Мысль великого реформатора России была направлена, во-первых, на создание такого законодательства, которым была бы охвачена и регламентирована по возможности вся жизнь подданных - от торговли до церкви, от солдатской казармы до частного дома. Во-вторых, Петр мечтал о создании совершенной и точной как часы государственной структуры, через которую могло бы реализовываться законодательство. Идею создания такого аппарата Петр вынашивал давно, но только когда произошел перелом в войне со Швецией, он решился сделать это. На рубеже двух первых десятилетий XVIII в. Петр во многих сферах внутренней политики начал отходить от неприкрытого насилия к регулированию с помощью бюрократической машины.
Образцом для реформы Петр избрал шведское государственное устройство, основанное по функциональному принципу, с разделением властей, единообразием иерархичной структуры аппарата. В обобщении и систематизации административного права он пошел гораздо дальше европейских апологетов камерализма. Обобщив шведский опыт с учетом некоторых специфических сторон русской действительности, Петр создал, помимо целой иерархии регламентов, не имевший в тогдашней Европе аналогов регламент регламентов - Генеральный регламент 1719 - 1724 годов. Регламент Адмиралтейской коллегии, в частности, устанавливал 56 должностей чиновников от президента коллегии до почти анекдотической "должности профоса" ("Должен смотреть, чтоб в Адмиралтействе никто кроме определенных мест не испражнялся. А ежели кто мимо указных мест будет испражняться, того бить кошками и велеть вычистить")8.
Особенно важной, ключевой была реформа Сената. Он сосредоточивал судебные, административные и законосовещательные функции, ведал коллегиями и губерниями. Назначение и утверждение чиновников также составляло важную прерогативу Сената. Неофициальным его главой был генерал-прокурор, наделенный особыми полномочиями и подчиненный только монарху. Созданием должности генерал-прокурора было положено основание целому институту прокуратуры (по французскому образцу). Прокуроры разных рангов контролировали соблюдение законности и правильность ведения дел практически во всех центральных и многих местных учреждениях. Пирамида явного государственного надзора, выведенная из-под контроля административных органов, дублировалась пирамидой надзора тайного - фискальского, также имевшего разветвленную и иерархичную структуру. Важно, что, стремясь достичь своих целей, Петр освободил фискалов, профессия которых - донос, от ответственности за ложные обвинения, что расширяло для них возможности злоупотребления. С петровских времен в русском народе фискальство стало синонимом гнусного доносительства.
Создание бюрократической машины, пришедшей на смену системе средневекового управления, в основе которого лежал обычай, - естественный процесс. Бюрократия - необходимый элемент структуры государств нового времени. Однако в российских условиях, когда ничем и никем не ограниченная воля монарха служила единственным источником права, и чиновник не отвечал ни перед кем, кроме своего начальника, создание бюрократической машины стало и своеобразной "бюрократической революцией", в ходе которой был запущен вечный двигатель бюрократии, ставящий конечной целью упрочение ее положения, успешно достигаемое вне зависимости от того, какой властитель сидел на троне - умный или глупый, деловой или бездеятельный. Многие из этих черт и принципов сделали сплоченную касту бюрократов неуязвимой и до сего дня.
Пристально рассматривая государственный корабль Петра, мы, конечно, не можем не заметить, что это прежде всего военное судно. Для мировоззрения Петра было характерно отношение к государственному учреждению как к воинскому подразделению. И дело не в особой воинственности Петра или войнах, ставших привычными для царя, который из 36 лет царствования (1689 - 1725 гг.) провоевал 28 лет. Дело в убеждении, что армия - наиболее совершенная общественная структура, модель, достойная увеличения до масштабов всего общества, проверенная опасным опытом сражений. Воинская дисциплина - это то, с помощью чего можно привить людям любовь к порядку, трудолюбие, сознательность, христианскую нравственность. Перенесение военных принципов на гражданскую сферу проявлялось в распространении военного законодательства на систему государственных учреждений, а также в придании законам, определяющим их работу, значения и силы воинских уставов.
В 1716 г. основной военный закон - Воинский устав по прямому указу Петра был принят как основополагающий законодательный акт, обязательный для учреждений всех уровней. Так как для гражданской сферы ие все нормы военного законодательства были приемлемы, то использовались специально составленные выборки из воинских законов. В результате на гражданских служащих распространялись воинские меры наказания за преступления против присяги; ни до, ни после Петра в истории России не было издано такого огромного количества указов, суливших смертную казнь за преступления по должности. В 1723 г. Петр разделил все преступления на две группы: "частные" и "государственные", как именовались преступления, совершаемые "по должности". Петр считал, что преступление чиновника наносит государству даже больший ущерб, чем измена, воина на поле боя.
Выпестованная великим реформатором регулярная армия заняла выдающееся место в жизни русского общества, став его важнейшим элементом. Не является преувеличением высказанное в литературе утверждение, что в России XVIII-XIX вв. не армия была при государстве, а наоборот, - государство при армии, и Петербург превратился бы в пустырь, если бы в столице вдруг исчезли все памятники, здания, сооружения, так или иначе связанные с армией, воинским искусством, военными победами. Веком "дворцовых переворотов" XVIII век стал во многом благодаря гипертрофированному значению военного элемента, прежде всего гвардии, в общественной жизни империи.
Петровские реформы ознаменовались распространением практики участия профессиональных военных в государственном управлении. Часто военные, особенно гвардейцы, использовались в качестве эмиссаров царя с чрезвычайными полномочиями. Даже такое мероприятие, как "ревизия" (перепись населения), было проведено в течение ряда лет также силами военных, для чего потребовалось занять почти половину офицерского корпуса; к подобной практике правительство прибегало не раз и впоследствии. После этой переписи был установлен новый порядок содержания и размещения войск. В итоге части армии размещались практически в каждом уезде (за исключением окраин), причем постойная повинность, ранее временная, становилась для большинства крестьян постоянной.
Этот порядок, заимствованный Петром из практики "поселенной" системы Швеции и приспособленный к условиям России, был весьма тяжелым для народа. Впоследствии наиболее эффективным средством наказания непокорных крестьян стало как раз размещение в их домах солдат, и, напротив, освобождение от постоя рассматривалось как привилегия, которой за особые заслуги удостаивались редкие селяне и горожане.
Законы о поселении полков - "Плакат" 1724 г. - регулировали взаимоотношения населения с войсками. Однако власть командира полка превосходила власть местной гражданской администрации. Военное командование не только следило за сбором подушной подати в районе размещения полка, в успехе чего оно было непосредственно заинтересовано, но и исполняло разнообразные полицейские функции (пресечение побегов крестьян, подавление сопротивления народа, надзор за перемещением населения, согласно введенной тогда же системе паспортов).
Петровская эпоха примечательна попыткой теоретически обосновать самодержавие. Феофан Прокопович, развивая концепцию неограниченной власти государя, опирался как на традицию Московского царства, так и на учения западноевропейских теоретиков "естественного права". Произведения Феофана - это эклектическая компиляция (отрывки из Священного писания, выписки из новейших трудов в духе "договорной" концепции образования государства), ставившая целью убедить русского читателя в праве самодержца повелевать как на основе божественного, так и "естественного" права. Обращение к разуму, характерное для последнего направления мысли, - несомненно, новая черта в идеологии самодержавия, дополнявшаяся концепцией "образцовой" службы царя на троне.
Впервые в русской политической мысли были сформулированы понятия "долга", "обязанности" монарха, очерчены пределы (точнее, признана беспредельность) его власти - необходимейшее условие для эффективного исполнения "царской работы". Идеи рационализма, начала "разума", "порядка" во многом владели умом Петра. Говоря о своеобразном демократизме, работоспособности, самоотверженности великого реформатора, нельзя забывать одного принципиального различия между "службой" царя и службой его подданных: для последних это была служба государю, с которой сливалась служба государству. Иначе говоря, своим каждодневным трудом Петр показывал пример служения себе, российскому самодержцу.
Конечно, служение Отечеству, России - важнейший элемент политической культуры петровского времени с ее традициями патриотизма. Но основной, определяющей оказалась иная, также идущая из средневековья, традиция отождествления власти и личности самодержца с государством. Слияние представлений о государственности, Отечестве - понятии, священном для каждого гражданина и символизирующем независимое национальное существование, с представлением о носителе государственности - вполне реальном и далеко не безгрешном, смертном человеке, распространяло на него, в силу занимаемого им положения, священные понятия и нормы государственности. (В новейшей истории наиболее яркое отождествление личности правителя с государством, Родиной и даже народом проявилось в культе личности Сталина: "Сталин - воля и ум миллионов".)
Для политической истории России в дальнейшем это, как известно, имело самые серьезные последствия, ибо любое выступление против носителя власти, кто бы он ни был - верховный повелитель или мелкий чиновник - трактовалось как выступление против персонифицируемых в его личности государственности, России, народа, а значит, могло привести к обвинению в измене, признанию врагом Отечества, народа. Мысль о тождественности наказания за оскорбление личности монарха и оскорбление государства прослеживается в Соборном уложении 1649 г., апофеоз этой идеи наступил при Петре, когда понятие "отечество", не говоря уже о "земле", исчезает из воинской и гражданской присяги, оставляя место лишь самодержцу, персонифицирующему государственность.
Важнейшим элементом политически доктрины Петра была идея патернализма, образно воплощаемая в виде разумного, дальновидного монарха - отца отечества и народа. В "Правде воли монаршей" сформулирован парадоксальный на первый взгляд, но логичный в системе патернализма вывод, что если государь, "по высочайшей власти своей", и отцу своему - отец, то сын-государь уже этим самым всем своим подданным - отец. Важно отметить, что идея патернализма смыкается с идеей "харизматического лидера" по М. Веберу, лидера промежуточного типа - между традиционным и демократическим. Он может вести себя демократично, пренебрегать материальными интересами, отвергать прошлое и в этом смысле являться "специфической революционной силой". При этом "отец отечества", "отец нации" может быть только один, ибо харизматический авторитет носит сугубо личный характер и не передается, как трон, по наследству.
Несомненно, Петру, присвоившему себе официальный титул "отца отечества", были не чужды многие черты харизматической личности, опирающейся не столько на божественность происхождения своей власти, сколько на признание исключительности личных качеств, демонстративно-педагогическую "образцовость" в исполнении "должности". Простота в личной жизни, демократизм в общении с людьми разных сословий сочетались у него с откровенным пренебрежением к многим традиционным формам почитания самодержца и с постоянным стремлением к коренной ломке общественных институтов и стереотипов. Правда, остается открытым вопрос о направленности "революционной ломки" (вспомним недавнюю победу исламского фундаментализма в Иране). В России времени Петра такая ломка привела в конечном счете к упрочению крепостнических и производных из системы крепостничества политических структур.
Реформы, труд воспринимались Петром как постоянная школа, учение, что естественно отвечало рационалистическому восприятию мира, характерному для него. В обстановке бурных перемен, нестабильности, общей неуверенности (явлении, столь характерном для переломных моментов истории), когда цели преобразований, кроме самых общих, не были видны и понятны многим и даже встречали открытое, а чаще скрытое сопротивление, в сознании Петра укреплялась идея разумного Учителя и неразумных, часто упорствующих в своей косности учеников-подданных, которых можно приучить к делу только с помощью насилия, из-под палки.
Мысль о насилии как универсальном и наиболее действенном способе управления не была нова. Но Петр, пожалуй, первым с такой последовательностью использовал принуждение, "педагогику дубинки". Современник вспоминает, как Петр сказал однажды своим приближенным: "Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в себе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надлежит знать народ, как оным управлять... Недоброхоты и злодеи мои и отечеству не могут быть довольны, узда им - закон. Тот свободен, кто не творит зла и послушен добру"9.
Этот гимн режиму единовластия (а в сущности, завуалированной тирании) подкрепляется и симпатиями Петра к Ивану Грозному, и многочисленными высказываниями царя, говорящими, что путь насилия - единственный, который в условиях России принесет успех. В указе Мануфактур-коллегии в 1723 г. по поводу трудностей в распространении мануфактурного производства в стране Петр писал: "Что мало охотников и то правда, понеже наш народ, яко дети неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что явно из всех дел не все ль неволею сделано, и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел"10.
Петровское царствование показало, что многочисленные призывы и угрозы не могли заставить людей делать так, как - требовал Петр: точно, быстро, инициативно. Мало кто из сподвижников царя-реформатора чувствовал себя уверенно, когда ему приходилось действовать без указки Петра, на свой страх и риск. Это было неизбежно, ибо Петр поставил перед собой невыполнимую задачу. Он, как писал В. О. Ключевский, "надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времен Петра два века и доселе неразрешенная"11.
Читая письма сподвижников, испытывавших ощущение беспомощности и даже отчаяния, когда они не имели точных распоряжений царя, Петр имел все основания полагать, что без него все дела встанут. Вместе с этим чувством исключительности Петром, далеким от самолюбования и пустого тщеславия, должно было владеть, особенно в последние годы его жизни, чувство одиночества, сознания того, что его боятся, но не понимают.
Итак, перед нами не просто корабль, а галера, по галерее которой расхаживает одетое в военную форму дворянство, а к банкам прикованы другие сословия. Петр, без сомнения, реформировал не только государственную, военную, экономическую, но и социальную структуру. Речь идет не только о косвенных социальных последствиях различных преобразований, но и о непосредственных социальных изменениях, ставших прямым результатом сословной реформы.
В петровскую эпоху распалось некогда единое сословие "служилых людей". Верхушка его - служилые "по отечеству", то есть по происхождению, - превратилась в дворян, известных нам по позднейшей эпохе, однако низы сословия служилых "по отечеству" (главным образом поселенные на южной окраине "однодворцы"), равно как все служилые "по прибору", то есть по набору, стали государственными крестьянами.
Образование сословия дворян, пользовавшихся впоследствии исключительными правами душе- и землевладения, было результатом не только постепенного расслоения на верхи и низы, но и сознательной деятельности властей. Суть перемен в положении верхушки служилого сословия состояла во введении нового критерия их службы. Вместо принципа происхождения, позволявшего знатным служилым занимать сразу высокое место в обществе, армии и на службе, был введен принцип личной выслуги. Это, казалось бы, демократичное начинание открывало путь наверх наиболее способным людям; новый принцип, отраженный в известной Табели о рангах 1722 г., усилил дворянство за счет притока выходцев из других сословий. Но не это было конечной целью преобразования. С помощью принципа личной выслуги, строго оговоренных в Табели о рангах условий повышения по лестнице чинов (важнейшим из этих условий была обязательность начала службы с рядового солдата или канцеляриста) Петр превращал довольно аморфную массу служилых людей "по отечеству" в военно-бюрократический корпус, полностью ему подчиненный и зависимый только от него.
Конечно, оформление сословия дворянства следует рассматривать и как образование корпорации, наделенной особыми правами и привилегиями, с корпоративным сознанием, принципами и обычаями. Но вместе с тем Петр стремился как можно теснее связать понятие о дворянском достоинстве с обязательной, постоянной службой, требующей знаний и практических навыков; все дворяне определялись в различные учреждения и полки, их детей отдавали в школы, посылали учиться за границу, царь запрещал жениться тем, кто не хотел учиться, а укрывающихся от службы лишал имений.
В целом политика самодержавия в отношении дворянства была очень строгой, и бюрократизированное, зарегламентированное дворянство, обязанное учиться, чтобы затем служить, служить и служить, лишь с натяжкой можно назвать господствующим классом. К тому же его собственность, так же как служба, регламентировалась законом: в 1714 г., чтобы вынудить дворян думать о службе как главном источнике благосостояния, был введен майорат, запрещено продавать и закладывать земельные владения; поместья дворян, в том числе родовые, могли быть конфискованы, что и случалось на практике. Трудно представить себе, каким было бы русское дворянство, если бы принципы Петра последовательно проводились после его смерти. Подлинная эмансипация и развитие корпоративного сознания дворянства проходили под знаком его "раскрепощения" в 30 - 60-х годах XVIII в., когда вначале был отменен майорат, ограничен срок службы, а затем последовал манифест 1762 г., название которого говорит само за себя: "О даровании вольности и свободы российскому дворянству". В петровское же время дворяне рассматривались прежде всего как бюрократическое и военное сословие, тесно привязанное к государственной колеснице.
Сословие государственных крестьян возникало как бы по задуманному царем плану: в одно податное сословие объединялись разнообразные категории некрепостного населения России. В него вошли однодворцы Юга, черносошные крестьяне Севера, ясачные крестьяне - инородцы Поволжья, всего не менее 18% податного населения. Важнейшим отличительным признаком однодворцев, вчерашних служилых "по отечеству" и "по прибору", стало признание их тяглыми, навсегда закрывшее им дорогу в дворянство, хотя часть их владела крепостными, а землей - на поместном праве. Вообще с тех пор принадлежность к тяглым сословиям означала непривилегированность, и политика Петра в отношении категорий, вошедших в сословие государственных крестьян, была направлена на ограничение их возможностей пользоваться теми преимуществами, которыми они располагали как люди, лично свободные от крепостной неволи.
Петр решил преобразовать и социальную структуру города, насаждая такие институты, как магистраты, цеха и гильдии, имевшие в западноевропейском средневековом городе глубокие корни. Русские же ремесленники, купцы, вообще большинство горожан в одно прекрасное утро проснулись членами гильдий и цехов. Остальные горожане подлежали поголовной проверке с целью выявления среди них беглых крестьян и возвращения их на прежние места жительства.
Деление на гильдии оказалось чистейшей фикцией, ибо проводившие его военные ревизоры думали прежде всего об увеличении численности плательщиков подушной подати. Фискальные цели, а не активизация торгово-промышленной деятельности, выступили на первый план. Крайне важно, что Петр оставил неизменной прежнюю систему распределения налогов по "животам", когда наиболее состоятельные горожане были вынуждены платить за десятки и сотни своих неимущих сограждан. Этим самым в городах закреплялись средневековые социальные порядки, что в свою очередь мешало развитию капиталистических отношений.
Столь же формальной стала и система управления в городах. Местные магистраты Петр подчинил Главному магистрату и все они ни по существу, ни по ряду формальных признаков не имели сходства с магистратами западноевропейских городов - действительными органами самоуправления. Представители посада, входившие в состав магистратов, рассматривались, в сущности, как чиновники централизованной системы управления городами, и их должности были даже включены в Табель о рангах.
Судопроизводство, сбор налогов и наблюдение порядка в городе - вот и все основные функции, предоставленные магистратам.
Преобразования коснулись и той части населения России, с которой, казалось бы, и так все было ясно, - крепостных крестьян: они и холопы слились в единое сословие. Холопство имело тысячелетнюю историю и развитое право. Распространение холопьего права на крепостных послужило общей платформой для их слияния, усилившегося после Уложения 1649 г., юридически оформившего крепостничество. Но все же к петровскому времени сохранялись известные различия: холопы, работая на господина на барской запашке и в его хозяйстве в качестве домашних рабов, не были обложены государственными налогами, а, кроме того, значительная часть их - кабальные холопы - имели согласно традиции право выйти на свободу после смерти своего господина.
При Петре вначале были резко сужены возможности выхода холопов на свободу - на них распространялась, согласно указам, воинская повинность. Кроме того развернулась борьба с побегами; суровыми указами была фактически ликвидирована группа "вольных и гулящих" - главный источник, откуда выходили холопы и куда они возвращались в случае освобождения. Наконец, в 1719 - 1724 гг. холопы были поименно переписаны и навсегда положены в подушный оклад, Утратив признак бестяглости, холопы стали разновидностью крепостных крестьян, потеряв какое бы то ни было право на свободу. Тысячелетний институт холопства одним росчерком пера был уничтожен, что повлекло за собой далеко идущие последствия: заметное усиление барщины в середине XVIII в., отмеченное в литературе, в немалой степени связано с исчезновением холопства: тяжесть работ на барском поле теперь полностью легла на плечи крепостных крестьян.
То, что происходило в социальном строе России петровского времени (к описанным сюжетам следует прибавить введение штатов церковнослужителей, в результате чего не попавшие в штаты церковники признавались тяглыми; суровые "разборы" разночинцев с последующим распределением их в службы, оклады или богадельни; слияние монастырских, церковных и патриарших крестьян), свидетельствует об унификации сословной структуры общества, сознательно направляемой рукой реформатора, ставившего целью создание так называемого регулярного государства, которое можно охарактеризовать как тоталитарное, военно-бюрократическое и полицейское.
Создававшемуся внутреннему режиму был свойствен ряд ограничений: передвижения по стране, выбора занятий, перехода из одного "чина" в другой. Все эти ограничения, особенно социальной направленности, были традиционными в сословной политике государства и до Петра. В сохранении и упрочении монополии сословных занятий, пресечении попыток представителей низших сословий приобщиться к привилегиям высших усматривалась основа правопорядка, справедливости, процветания народа. Но в допетровское время сильно сказывалось влияние обычаев, сословные границы были размыты, пестрота средневекового общества давала его членам, особенно тем, кто не был связан службой, тяглом или крепостью, неизмеримо большие возможности реализации личности, чем регулярность общества Петра. Законодательство его отличалось более четкой регламентацией прав и обязанностей каждого сословия и, соответственно, более суровой системой запретов, касающихся вертикального перемещения.
Огромное значение имела в этом процессе податная реформа. С введением подушной подати, которой предшествовала перепись душ мужского пола, установился порядок жесткого прикрепления каждого плательщика к тяглу в том месте, где его записали в оклад, в платежную общину. Уже это само по себе затрудняло изменение статуса. Чтобы не парализовать хозяйственную жизнь городов, правительство указом от 13 апреля 1722 г. разрешило помещичьему крестьянину, уплатив огромный налог, записываться в посад, сохраняя, однако, его зависимость от помещика. Закон, разрешая крестьянину торговать, гарантировал помещику власть над крепостным. Тем самым он как бы удлинял цепь, на которую был посажен так называемый торгующий крестьянин. Подобное же произошло с крестьянами-отходниками, работавшими на мануфактурах. Социально-экономическое значение подобного "соломонова" решения очевидно: такой отходник, эксплуатируемый на промышленном предприятии, получив зарплату, превращал ее в оброк, который отдавал своему помещику. Это был тупиковый вариант развития.
Петровское время характерно проведением крупных полицейских мер долговременного характера. Наиболее серьезной из них следует признать размещение в 1724 - 1725 гг. на постоянные квартиры армейских полков в местах, где для них собиралась подушная подать, и наделение армейских командиров соответствующими полицейскими функциями. Другой полицейской акцией было введение паспортной системы. Без паспорта ни один крестьянин или горожанин не имел права покинуть место жительства. Нарушение паспортного режима (утеря, просрочка, уход за пределы территории, разрешенной для посещения) автоматически означало превращение человека в преступника, подлежащего аресту и отправке на прежнее место жительства.
Всевозможные ограничения были непосредственно продиктованы не столько особой подозрительностью царя, сколько своеобразным преломлением в его сознании рационалистических идей. По мысли реформатора, конкретное приложение их к России требовало усилить всяческую опеку над обществом, расширить функции государства в жизни страны, сословий, каждого отдельного человека. Это все придавало государству Петра полицейский характер, если понимать под термином "полиция" не только некую репрессивную организацию, но, главным образом, налаживание во всех отношениях "регулярной" жизни подданных, начиная с устройства их домов по утвержденному чертежу и кончая тщательным контролем за их нравственностью и даже душевными движениями.
Здесь нет преувеличения или иронии. Петр провел, как известно, церковную реформу, выразившуюся в создании коллегиального (синодального) управления церковью. Уничтожение патриаршества отражало стремление Петра ликвидировать немыслимую при системе самодержавия "княжескую" (удельную) систему церковной власти. Объявив себя фактическим главой церкви, Петр уничтожил ее автономию. Более того, он широко использовал институты церкви для проведения полицейской политики. Подданные, под страхом крупных штрафов, были обязаны посещать церковь и каяться на исповеди священнику в своих грехах. Священник, также согласно закону, был обязан доносить властям обо всем противозаконном, что услышал на исповеди.
Столь грубое вторжение государства в дела церкви и веры самым пагубным образом отразилось на духовном развитии общества и на истории самой церкви. Превращение церкви в бюрократическую контору, охраняющую интересы самодержавия, обслуживающую его запросы, означало господство этатизма, уничтожение для народа духовной альтернативы режиму и идеям, идущим от государства. Церковь с ее тысячелетними традициями защиты униженных и поверженных государством, церковь, иерархи которой "печаловались" за казнимых, публично осуждали тиранов, стала послушным орудием власти и тем самым во многом потеряла уважение народа, впоследствии так равнодушно смотревшего на ее гибель под обломками самодержавия, а позже - на разрушение ее храмов.
Таков был экипаж корабля Петра. Теперь последний вопрос: куда же плывет этот корабль? Каковы цели царственного шкипера?
Внешнеполитическая концепция России в ходе Северной войны претерпела существенные изменения. Полтавское сражение четко делило войну на два этапа: с 1700 по 1709 г. и с 1709 по 1721 год. На первом этапе, ставшем ввиду поражения под Нарвой оборонительным, военной инициативой владела Швеция, чьи полки заняли Польшу, Саксонию, вторглись в Россию. Поэтому Петр решал проблему сохранения и преобразования армии, накопления военного потенциала страны. Предпринимались также безуспешные попытки оживить парализованный победами Карла XII Северный союз (Дания, Саксония, Россия). На первом этапе войны Петр, воспользовавшись отсутствием крупных шведских сил в Восточной Прибалтике, сумел занять Ингрию и основать Петербург и Кронштадт.
Полтавская победа позволила Петру перехватить инициативу, которую он развил, укрепив свое положение в Ингрии, Карелии, заняв Лифляндию и Эстляндию, а затем вступив в Германию, где при содействии Дании, Саксонии, отчасти Пруссии и Ганновера было начато наступление на шведские владения в Померании. В течение неполных шести лет союзники вытеснили шведов из всех их заморских владений. В 1716 г. с их империей было навсегда покончено. Но в ходе раздела шведских владений отчетливо проявились изменившиеся под влиянием блистательных побед на суше и на море претензии России.
Во-первых, Петр отказался от прежних обязательств, данных союзникам, ограничиться старыми русскими территориями, отторгнутыми шведами после Смуты начала XVII в., - Ингрией и Карелией. Занятые силой русского оружия Эстляндия и Лифляндия уже в 1710 г. были включены в состав России. Резко усилившиеся армия и флот стали гарантией этих завоеваний. Во-вторых, начиная с 1712 г. Петр стал вмешиваться в германские дела. Поначалу это было связано с борьбой против шведов в Померании, Голштинии и Мекленбурге, а затем, после изгнания их из Германии, Петр стал поддерживать (в том числе вооруженной рукой) претендовавшего на абсолютистскую власть мекленбургского герцога Карла-Леопольда, вступил в переговоры с Голштинией - соседним и враждебным Дании государством.
"Мекленбургский", "голштинский, а также "курляндский" вопросы стали источником повышенной напряженности на заключительной стадии Северной войны и даже после ее окончания, ибо Петр, властно вмешиваясь в германские дела, борясь с чуждыми ему влияниями Англии, Франции и Дании, с 1709 г. повел своеобразное "брачное наступление" в Европе: в 1709 г. племянница Петра Анна Ивановна стала герцогиней Курляндской, а ее сестра Екатерина - герцогиней Мекленбургской, сын Алексей был женат на принцессе Шарлотте-Софии Вольфенбюттельской; старшая дочь Петра стала невестой, а после смерти Петра - женой голштинского герцога Карла-Фридриха.
Ништадтский мир 1721 г. юридически оформил не только победу России в Северной войне, приобретения России в Прибалтике, но и рождение новой империи: очевидна связь между празднованием Ништадтского мира и принятием Петром императорского титула. Возросшую военную мощь царское правительство использовало для усиления влияния на Балтике. Несомненным дипломатическим успехом стало заключение союзного договора со Швецией, а использование "голштинского вопроса" позволяло влиять как на положение Швеции, чья королевская династия была связана с голштинскими владетелями, так и на Данию, от которой Россия добивалась отмены зундской пошлины при проходе кораблей через проливы. После смерти Петра продолжавшееся усиление притязаний России в Голштинии поставило ее на грань войны с Данией.
Петром двигали не только политические мотивы, стремление добиться влияния в Балтийском регионе, но и экономические интересы. Меркантилистские концепции, которые он разделял, требовали активизации торгового баланса; можно говорить о доминанте торговых задач в общей системе внешней политики России после Ништадтского мира. Своеобразное сочетание военно-политических и торговых интересов Российской империи вызвало русско-персидскую войну 1722 - 1723 гг., дополненную попытками проникнуть в Среднюю Азию. Знание конъюнктуры международной торговли побуждало Петра захватить транзитные пути торговли редкостями Индии и Китая. Завоевание южного побережья Каспия мыслилось отнюдь не как временная мера. Присоединив к России значительные территории Персии (1723 г.), построив там крепости, Петр вынашивал проекты депортации мусульман и заселения прикаспийских провинций православными. Создание плацдарма на Каспии свидетельствовало о подготовке похода на Индию; своеобразный "индийский синдром", владевший многими завоевателями (ибо нет подлинной империи без богатств Индии), не миновал Петра. С той же целью была предпринята авантюристическая попытка присоединить к империи Мадагаскар, для чего в 1723 г. секретно готовилась экспедиция адмирала Д. Вильстера.
В целом за время петровского царствования произошла серьезная метаморфоза внешней политики России: от решения насущных задач национальной политики она перешла к постановке и решению типично имперских проблем. Петровские реформы привели к образованию военно-бюрократического государства с сильной централизованной самодержавной властью, опиравшейся на крепостническую экономику, сильную армию (численность которой продолжала возрастать после войны). То, что державный корабль Петра плыл в Индию, естественно вытекало из внутреннего развития империи. При Петре были заложены основания имперской политики России XVIII-XIX вв., начали формироваться имперские стереотипы.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Погодин М. Н. Петр Великий. М. 1841, с. 2.
2. Павленко Н. И. Торгово-промышленная политика правительства России в первой четверти XVIII века. - История СССР, 1978, N 3; Аксенов А. И. Генеалогия московского купечества XVIII в. М. 1988, с. 44 - 45.
3. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (ПСЗ). Т. 6. СПб. 1830, с. 296.
4. ПСЗ. Т. 5. СПб. 1830, с. 311 - 312.
5. ПСЗ. Т. 7, с. 73.
6. Павленко Н. И. Ук. соч., с 67.
7. Законодательные акты Петра Первого. Т. 1, М. - Л, 1945, с. 196.
8. ПСЗ. Т. 6, с. 591.
9. Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб. 1891, с. 82.
10. ПСЗ. Т. 7, с. 150.
11. Ключевский В. О. Собр. соч. Т. 4. М. 1958, с. 221.