Павел палажченко делится опытом синхронного перевода. Павел Палажченко: работа переводчика — постоянное преодоление трудностей Вы говорили: ain"t I, aren"t I или am I not

July 16th, 2018

16 июля в Хельсинки пройдут двусторонние переговоры Владимира Путина и Дональда Трампа. В таком формате лидеры США и России не общались почти 15 лет - обычно президенты просто приезжали друг к другу в гости. Чтобы представить себе, как может происходить встреча, спецкор «Медузы» Илья Жегулев поговорил с Павлом Палажченко - переводчиком главы СССР Михаила Горбачева и советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе, который много раз участвовал в подобных саммитах во второй половине 1980-х.

Вы же участвовали чуть ли не во всех российско-американских саммитах в горбачевское время?

Во всех. Начиная с Женевы в ноябре 1985 года и заканчивая приездом Буша [в Москву] в июле-августе 1991-го. В общей сложности набирается десять саммитов.

Это очень много. Получается, из всех российских, советских и постсоветских политиков больше всех встречался с американскими президентами именно Горбачев.

Да, десять раз за шесть лет. Сейчас прошло уже полтора года после вступления Трампа на пост президента, а президенты России и США ни разу в полном формате не встречались. Это, конечно, серьезный негативный фактор. Не могут две такие страны позволить себе практически полное отсутствие переговоров на высшем уровне в течение полутора лет. Этого не должно быть. Поэтому задача и у тех, кто готовит саммит, и у самих президентов довольно сложная. За это время накопилось очень много всего, и как все это разгрести, в общем, не очень понятно. Какие задачи ставят президенты, тоже пока не очень понятно. Все-таки саммит хорош тогда, когда есть что друг другу предложить. А они на сегодняшний день, на мой взгляд, могут предложить друг другу разве что взаимную симпатию.

Давайте вернемся к тем временам, когда вы сами участвовали в таких встречах. Какую роль в них обычно играют переводчики?

Роль у переводчиков одна - переводить. Если беседа совсем тет-а-тет, без помощников, то еще одна роль - беседу записать. Не знаю, как сейчас, но при мне за это отвечали переводчики или помощники.

А диктофоны и технические средства не использовались?

Насколько я знаю, нет. Я делал запись по своим заметкам и по памяти.

В редких случаях переводчика могут что-то спросить, напомнить, может быть, какую-то цифру или забытую фамилию, но это бывало довольно редко. У Горбачева возраст был такой, что в памяти у него все было, не нуждался он в подсказках.

Переводчик в таких переговорах - это же, наверное, не просто синхронист. Он должен быть и дипломатом.

Конечно. Я был сотрудником МИДа, только последний год я уже работал в аппарате президента [СССР]. В МИДе всем сотрудникам отдела переводов присваивается дипломатический ранг в зависимости от стажа. Когда я начинал, я был, по-моему, третий секретарь, когда заканчивал - старший советник. Если бы я не ушел из МИДа после распада Советского Союза, наверное, дослужился бы до посла без проблем. Но у меня не было такой цели.

Есть официальный ранг, а есть влияние. На влияние я не претендовал. Но когда у меня после 1987-го года уже сложились определенные отношения с Горбачевым, переводчик мог и какие-то вопросы задать. А если ему задает вопросы президент, он отвечал. Когда меня спрашивал Шеварднадзе, когда меня спрашивал Горбачев, я свое мнение высказывал.

Прямо во время переговоров такое бывало?

Нет, конечно. В октябре 1986 года мы были с тогдашним министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе в Вашингтоне. Была беседа с Рейганом, она проходила в момент обострения отношений из-за шпионского скандала. Рейкьявик висел на волоске, и если бы этот шпионский скандал не был урегулирован, то он не состоялся бы. На той беседе с Шеварднадзе я присутствовал один, Рейган был с переводчиком, больше никого не было. После мы прошли в защищенное помещение, где нас никто не мог прослушивать, и в присутствии посла и своих помощников Шеварднадзе попросил меня высказать мнение о том, как прошла беседа. Я сказал, что, учитывая обстановку, она прошла неплохо. Во всяком случае, я был уверен, что Рейган решил не обострять ситуацию, ему встреча в Рейкьявике тоже была нужна. То есть такие ситуации бывают, но переводчик не должен добровольно, так сказать, по собственной инициативе лезть.
«Буш сидел в комнате охраны и ждал Горбачева»

Во время таких встреч действует жесткий протокол?

Протокол был, конечно. Главы государств всегда связаны какими-то требованиями протокола. На каждом саммите обязательно есть некоторое количество более формальных мероприятий - обеды, ужины. Обычно протокольщики хотят, чтобы все было рассчитано по минутам буквально. Когда они нам присылали свои предложения, там было все расписано: кто когда приезжает, когда фотографирование, рукопожатие. Затем по-разному, но обычно от 30 минут до часу - тет-а-тет. Это обязательно, это стандартный алгоритм. Затем встреча в составе делегаций. Большинство переговоров, в которых я участвовал - и на уровне министра, и на уровне глав государств, - шли примерно по такому алгоритму.

Бывает, что на встречу отводится полчаса или час, а переговоры затягиваются?

Бывает. Все сидят и ждут как миленькие. Министры, руководители аппаратов. Бывают случаи, как, например, в 1987-м году во время Вашингтонского саммита, когда подписывался договор по ракетам средней и малой дальности. Там до конца висели некоторые вопросы, которые Горбачеву пришлось согласовывать с министром обороны Язовым по закрытой связи. И пока он с ним беседовал (наверное, полчаса), все сидели и ждали. Джордж Буш, который был тогда вице-президентом и приехал как раз в советское посольство для протокольной встречи с Горбачевым, решил подождать. Горбачев говорит: езжайте, я сейчас переговорю и подъеду в Белый дом. Буш говорит: давайте вместе поедем, я подожду. И сидел в комнате охраны на первом этаже, ждал его, наверное, полчаса.

Буш очень хотел поехать вместе с Горбачевым в автомобиле. И в какой-то момент, не доезжая до Белого дома, Горбачев говорит: давай с людьми поговорим. Остановили машину, остановили кортеж, вышли, и там была такая триумфальная сцена: люди им пожимали руки, желали успеха. Буш тогда был вице-президентом и уже собирался баллотироваться в президенты.

То есть это ему было на руку. Было, чего ждать.

Конечно. И эта фотография потом использовалась. Сработала очень сильно на республиканцев и на него. И договор подписали. Горбачев с Язовым переговорил, последние вопросы решили - и все подписали. Первый договор о реальном сокращении вооружения, о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Договор исторический, он выполнен полностью.

Когда говорят, что лидеры встречаются тет-а-тет - это два человека плюс переводчики?

Да, плюс, возможно, еще два человека - как правило, помощники. При этом Трамп на встрече с Ким Чен Ыном настоял на том, чтобы были только переводчики. Это очень необычно. В мои времена на большей части бесед один на один реально присутствовало по три человека с каждой стороны. Благодаря таким переговорам могут возникнуть какие-то вещи, которые заранее не согласованы.

Например?

В Рейкьявике был типичный пример такого. Были предложения с нашей стороны, было заседание рабочей группы буквально ночью. Потом встретились опять Рейган и Горбачев - и договорились об основных параметрах сокращения вооружений. Да, на основе нашего предложения, которое учитывало американскую позицию. Кто мог заранее предсказать, что будет такой прорыв? Правда, не удалось тогда договориться по ПРО, и поэтому все остальные договоренности как бы повисли в воздухе. Но потом они были закреплены.

Дипломаты оставляют какие-то вопросы, которые нужно решить «принципалам», лидерам в ходе общения. Это естественно - иначе лидеры будут просто какими-то куклами, которые выполняют телодвижения, согласованные заранее. Никто этого не хочет. Трамп, например, после встречи с Ким Чен Ыном объявил, что он приостанавливает американские военные учения, которые они совместно с южнокорейцами проводили. Это была полная неожиданность. И это суверенное право президента - такие решения принимать и объявлять о них. Я думаю, что этого никто с американской стороны даже не предвидел, это лично его решение.

«Доверие строится не на личных отношениях»

Вы сказали о взаимной симпатии между Путиным и Трампом. Мы все помним фразу Буша «Я заглянул в глаза Путину и увидел там его душу». Как на таких переговорах вырабатывается доверие между людьми?

Вот первая же встреча Горбачева и Рейгана [в Женеве]. Она длилась два дня в ноябре 1985 года. Там был обед в советском посольстве. На беседе присутствовали супруги и, по-моему, министры иностранных дел - Шульц и Шеварнадзе. И там разговор шел и на личные темы. Он был, скорее, отвлеченный от переговоров, в том числе и потому, что присутствовали дамы. Там были сказаны вещи, которые, по-моему, способствовали установлению личного контакта. При этом доверие все-таки устанавливается на протяжении определенного периода, и оно зависит от того, удается ли продвинуть отношения. Если удается - доверие постепенно растет.

Например, когда мы согласились на предложение Рейгана с «нулевым вариантом» по ракетам средней дальности, на него началось страшное давление [в США], чтобы он дал задний ход. Но Рейган настоял на том, чтобы Америка это предложение приняла, и был шаг к доверию. Когда мы увидели, что наше решение вывести войска из Афганистана воспринято правильно, что они не создают для выводимых советских войск трудностей, это тоже был шаг к доверию. Уже при Буше американцы увидели, что мы поддержали требование о выводе иракских войск из Кувейта и давили на Ирак. Это был первый военный конфликт, который развивался не по законам холодной войны - по законам холодной войны, если Америка поддерживает одну сторону, мы поддерживаем другую. Мы тогда впервые от этого отошли - и это тоже способствовало доверию.

Что еще? Когда стало ясно, что Советский Союз действительно не будет использовать войска для того, чтобы препятствовать тем переменам, которые начались в Восточной Европе и в ГДР. У нас там были десятки тысяч вооруженных людей с танками, и вывод этих танков на улицу в момент массовых демонстраций мог бы иметь устрашающий эффект. Мы же от этого отказались.

То есть все-таки доверие в основном строится не на личных отношениях, а на том, как решаются проблемы двусторонних отношений, удается ли наладить сотрудничество и взаимодействие.

Рейган ведь был очень консервативным политиком. Наверняка он поначалу совсем не доверял Горбачеву - просто как советскому человеку и генсеку.

Конечно. Мы начали с очень высокого уровня взаимного недоверия. Но во-первых, - и это главное, - удавалось постепенно решать проблемы. А во-вторых, Рейган был человек консервативный, но довольно доброжелательный. Так же, как и Горбачев. Хотя чувство юмора у него было другое. У Горбачева юмор - это скорее реакция на что-то. У Рейгана в основном были подготовленные вещи: анекдоты, шутки, поговорки. Тем не менее, эта доброжелательность была общей в их психотипе. Грубо говоря, такой оптимистический в целом настрой - вера в то, что проблема решаема, что люди поддержат. Вот это у них было. Не гоббсовский подход, что мир - это война всех против всех, а убежденность в том, что надо посидеть, поговорить, и можно чего-то добиться.

Были ли какие-то вещи, которые не выносились в публичное пространство? Какие-то конфликты, споры?

Были вещи, которые за весь период отношений между Горбачевым и Рейганом так и не были урегулированы. Это, прежде всего, программа «звездных войн» - как у нас ее называли, проблема противоракетной обороны. У американцев была железобетонная позиция: ни в коем случае не отказываться от этой программы. У Горбачева это вызывало раздражение. Я даже видел иногда, как ему приходилось буквально бороться с собой. А у Рейгана, когда из-за этой программы, которой он был очень привержен, переговоры заходили в тупик, буквально слезы на глаза навертывались.

Знаменитая фотография, где они в Рейкьявике прощаются, и Рейган говорит: «Я ведь вас просил не о многом, вы могли бы на это пойти - дать согласие на развертывание систем противоракетной обороны». Горбачев ему сказал: «Я со своей стороны сделал все, что мог. Большего я сделать не могу для вас и для кого бы то ни было». Разговор был прямо у автомобиля, когда они прощались. Приятного мало, конечно.

В целом нам при Горбачеве и при Буше удалось самим процессом сокращения ядерных вооружений очень сильно замедлить программу ПРО. Американцы отказались от многих направлений этой программы: от кинетического оружия в космосе, от лазерных станций в космосе. Но Рейган в нее верил. Мало кто в это верил, а он верил.
«Сто тысяч человек на демонстрацию по велению Госдепа не выходят»

В те годы Горбачеву удалось перехватить инициативу и фактически стать главным миротворцем в глазах публики. Рейгану приходилось самому выдвигать какие-то идеи по разоружению, чтобы выглядеть лидером в этом смысле. Вы помните эту конкуренцию между ними? Она как-то проявлялась на переговорах?

Все хотят выглядеть миротворцами. В глазах значительной части международной общественности, когда [летом 1985-го] мы объявили мораторий на развертывание новых ракет в Европе, американцы действительно выглядели как будто они не за мир, а за гонку вооружений, может быть, даже за войну. Это их ставило в трудное положение.

И позже, когда мы сказали - хорошо, вы закончили свою программу развертывания ракет, мы - свою, а теперь давайте эти ракеты все уберем, здесь, я думаю, действительно настал тяжелый для Рейгана момент. Киссинджер был против, Тэтчер была против, все говорили, что выводить полностью американские ракеты нельзя, оставьте хоть сколько-то. Но мы чувствовали по техническим каким-то деталям, что американцы опасались, что будут выглядеть поджигателями. И они стали идти на уступки.

В какой-то момент удалось договориться о ликвидации ракет, которые были в арсенале ФРГ и по дальности достигали территории СССР. Первоначальная позиция США была такая: это не наши ракеты - договаривайтесь с ФРГ. Мы сказали: мы ведем переговоры с Америкой, с ФРГ договариваться не будем. В итоге [тогдашний канцлер Германии Гельмут] Коль в августе 1987-го сделал заявление: мы эти ракеты пускаем на слом. Сделал это заявление сам под нажимом США, я думаю, хотя и сам этого хотел. Это было в августе 87-го года.

Тогда мне стало уже ясно, что договор [о ликвидации ракет средней и меньшей дальности] будет подписан. Тем не менее, переговоры по техническим вопросам, по тексту договора шли до самого конца. Делегации в Женеве работали до 4 утра. Присылали буквально одну телеграмму за другой: такой-то вопрос согласовали, по такому-то вопросу есть такое предложение, если не получим в течение двух часов ответа, будем считать, что это приемлемо. Буквально в таком темпе.

Про объединение Германии речь не шла?

Нет. Было известное заявление Рейгана, которое он сделал в Берлине: «Господин Горбачев, снесите эту стену». Естественно, Горбачев не мог снести стену, но в 89-м году, когда Горбачев и Буш встречались на Мальте, уже было ясно, что дело идет как минимум к смене власти во всех странах Центральной и Восточной Европы - в том числе в ГДР. Буш тогда Горбачеву сказал: мы видим, что происходит, мы не хотим ставить вас в неловкое положение. Поэтому, сказал Буш, «я на стену прыгать не буду», не буду устраивать ритуальные танцы и потирать руки. И он это выполнил, реально выполнил.

Сегодня российская власть обычно выступает в том смысле, что смена власти в сопредельных с Россией государствах происходит под руководством США. Горбачев тогдашние события воспринимал иначе?

Не знаю. По-моему, сто тысяч человек на демонстрацию по велению Госдепа не выходит. Горбачев говорил: если мы допустили демократию у нас в стране, если мы даем возможность у нас в стране людям голосовать на реальных выборах, как мы можем лишить тех же возможностей народы наших союзников? Это трудный был, конечно, момент. Но надо сказать, что тогда Политбюро Горбачева поддержало.

Путин и Трамп встретятся в Хельсинки. В сентябре 1990-го там же встречались Горбачев и Буш. Что вы помните о той встрече?

Ее удалось организовать очень быстро. В августе произошло вторжение войск Ирака в Кувейт. Надо было вырабатывать какую-то позицию. Первые высказывания и американской стороны, и советской стороны были довольно осторожные, но в одном направлении: Ирак должен вывести свои войска из Кувейта. Мы тогда были связаны с Ираком договором о дружбе, плюс сотни наших специалистов работали в различных иракских структурах - экономических и даже военных; у них было наше оружие. Ну и существовала давняя традиция - мы, как правило, в таких случаях поддерживали Ирак. Так что все было не так просто - и договорились, что надо встретиться с Бушем в Хельсинки и выработать совместную позицию.

И она была выработана. Было совместное заявление Буша и Горбачева - с осуждением вторжения, с призывом вывести войска, с призывом к странам Совета безопасности ООН принять соответствующую резолюцию. Переговоры были серьезные. Самое трудное всегда - это работа над текстом.

Почему именно Хельсинки?

Тут была определенная символика. Хельсинки гораздо ближе к Москве, чем к Нью-Йорку. Когда Буш предложил Хельсинки, то как бы он дал понять, что он символически готов пройти большую часть пути. Я думаю, сейчас это такой же жест Трампа - что он чисто символически готов пройти большую часть пути навстречу Путину. Но символика в конечном счете не так важна, как реальное содержание переговоров.

Вы говорите, что переговоры - это часто про какие-то уступки. Кажется, Путин считает уступки проявлением слабости.

Почему? Путин вначале вообще шел на односторонние шаги - с Китаем, например, по территориальному вопросу. С Америкой тоже были односторонние шаги. Путин очень осторожно и мягко реагировал на выход Соединенных Штатов из договора по ПРО [в 2001 году]. Это где-то после 2007 года он занял такую резкую жесткую позицию.

У Путина и Трампа много общего. Они играют на победу, они настойчивые, они очень целеустремленные. Но играть на одностороннюю победу на двусторонних переговорах невозможно - этим вы ставите другую сторону в неловкое положение. Поэтому нужно стремиться к тому, чтобы представить произошедшее как общую победу. По их психотипу это не так просто, но придется, они в этом заинтересованы. Я думаю, что сейчас дипломаты стараются примерно на это работать, потому что внутри страны и Трампу, и Путину внешнеполитический успех нужен.

На ваш взгляд, есть ли тут какие-то рифмы? С какими из встреч на высшем уровне можно сравнить нынешнюю встречу Трампа и Путина?

Может быть, со встречей Хрущева и Кеннеди в июне 1961 года. К сожалению, встреча оказалась неудачной - в том числе потому, что и Хрущев, и Кеннеди были живые люди, и оба, видимо, допустили какие-то ошибки. После этого отношения скорее рассыпались, чем улучшились. Потребовался Карибский кризис, чтобы они поняли, как близко они подошли к краю пропасти. После этого начался постепенный процесс улучшения отношений, который увенчался подписанием договора о запрещении ядерных испытаний на земле, в космосе и под водой.

Саммит - это очень тонкая и деликатная вещь. Когда Кеннеди и Хрущев шли на эту встречу в Вене, они, конечно, хотели улучшить отношения. Не получилось. Тогда шла холодная война, и Никита Сергеевич позволял себе заявления вроде: вы с нами поосторожнее, потому что мы ракеты сейчас производим на конвейере как сосиски. Я думаю, что и он тогда недооценил Кеннеди, и Кеннеди не проявил той целеустремленности и настойчивости в переговорах, как проявили потом Горбачев и Рейган. Им ведь было очень трудно - продолжались шпионские скандалы, заходы американских кораблей в наши территориальные воды; был случай, когда американский разведчик залез на территорию какого-то военного склада в ГДР, и его часовой пристрелил. И в той ситуации Горбачев и Рейган проявили настойчивость, не прекращали переговоры, не разрывали канал связи. А Кеннеди и Хрущев, к сожалению, после неудачи саммита сорвались оба.

То есть вы ожидаете, что и эта встреча будет неудачной?

Нет, я как раз ожидаю… Я думаю, нормализации отношений еще не произойдет, но может произойти нормализация диалога. Сейчас в Америке идет очень сильная внутриполитическая борьба, но, как мне кажется, противники Трампа не будут активно противодействовать возобновлению диалога на высшем уровне между Россией и США. Им это невыгодно. Поэтому, мне кажется, до раздрая дело не дойдет.

»…впитывать воздух чужого (и своего) языка, рыться в ворохах слов и, найдя нужное, ощутить его фактуру, его объем, а потом нащупывать нити межъязыковых соответствий - так и осталось моим любимым занятием.» /П. Палажченко /

Краткая информация

1972 - Окончил МГПИИЯ им. Мориса Тореза (ныне МГЛУ).

«Заканчивал переводческий факультет ин-яза с английским и французским, который очень люблю, и потом еще занимался испанским, который тоже люблю, но с меньшей взаимностью (недостаточно «ухаживал»). Работаю со всеми этими языками, но по классификации AIIC (Association International des Interpretes de Conference) мои языки А - русский и английский.»

В 1974-1979 годах работал в русской секции службы устного перевода Секретариата ООН.

В 1980-1990 г.г. работал в МИД СССР, сначала в отделе переводов, затем в отделе США и Канады. Участвовал в переговорах по разоружению в Женеве, международных конференциях, сессиях Генеральной Ассамблеи ООН.

В январе-декабре 1991 г. – в аппарате Президента СССР.

С 1985 был переводчиком М.С. Горбачева и министра иностранных дел Э.А. Шеварднадзе.

Участвовал во всех советско-американских встречах на высшем уровне в 1985-1991 г.г.

С 1992 г. работает в Международном общественном фонде социально-экономических и политологических исследований (Горбачев-Фонд) – см. www.gorby.ru .

В настоящее время – руководитель службы международных связей и контактов с прессой.

В качестве синхронного переводчика работает в ООН, Совете Европы, на международных конференциях в России и за рубежом.

Книги

«Мир перевода-1, или Вечный путь к взаимопониманию», совместно с А. Чужакиным; издательство»Валент»

В 1999 году в издательстве «Валент» в серии «Мир перевода» вышла книга П. Палажченко «Все познается в сравнении, или Несистематический словарь трудностей, тонкостей и премудростей английского языка в сопоставлении с русским». Книга выдержала несколько изданий. В 2002 году вышел значительно расширенный и дополненый вариант этой книги – «Мой несистематический словарь».

В 1997 году в США издательство Penn State Press выпустило книгу П.Палажченко My Years with Gorbachev and Shevardnadze. Рецензии на эту книгу опубликованы в газетах Washington Post, Wall Street Journal, New York Review of Books, журнале Foreign Policy, многих других изданиях.

В газетах «Московские новости», «Независимая газета», а также в иностранных СМИ публиковались статьи и комментарии П. Палажченко о событиях в России и по проблемам международных отношений. На сайте www.lingvo.ru (раздел Форум - Страничка переводчика) можно найти дополнения к «Несистематическому словарю» и другие материалы этого автора.

Язык русской прессы. Глазами переводчика

Брюзги неправы

СРЕDА : Насколько сильно, с вашей точки зрения, изменился язык российских СМИ за последние 15 лет? По каким направлениям шли эти изменения? Какую им можно дать оценку?

П. Палажченко : Да, изменения, действительно, произошли значительные. Переводчикам они особенно заметны, так как через призму перевода очень хорошо чувствуешь, насколько язык формализован, заключен в смирительную рубашку, или наоборот, - свободен и постоянно меняется.

Став за 15 лет разнообразнее, язык российских СМИ взял очень много с лингвистической периферии: из тюрем и лагерей, у молодежи, из иностранных языков. Это сделало его более трудным для анализа или для перевода. Многие огульно критикуют подобные изменения и считают, что язык варваризуется, засоряется заимствованиями. Конечно, иногда мера действительно нарушается, но мне кажется, что в целом это благотворный процесс, потому что раньше язык просто засыхал.

СРЕDА : То есть, в целом вы даете «новому» языку положительную оценку. Но ведь наверняка есть что-то, что вам в нем не нравится.

П.П. : Во-первых, все, что связано с несоблюдением чувства меры. Иногда кажется, что, довольно большой пласт нынешней журналистики создается троечниками. Многие российские журналисты находятся на слишком низком культурном уровне. Среди всего прочего это относится и к тому, как звучат, например, по телевизору или по радио некоторые слова (как правило, имена собственные, иностранные названия и заимствования).

СРЕDА : Сейчас многие, особенно пожилые люди, недовольны тем, как говорят современные телеведущие.

П.П. : Конечно, они говорят хуже, чем прежние. Меня самого раздражают некоторые вещи. Например, недавно услышал, как по телевизору сказали «Калкатта», вместо «Калькутта». Но надо учитывать, что, например, сухое дикторское представление новостей себя практически изжило.

Второе, что мне не нравится - это снижение общественного запроса на правильную (устную или письменную) речь. Иногда люди даже бравируют этим.

Впрочем, аналогичный процесс происходит и в Англии, и в Америке. Преподавая в университете в США, я часто замечал, что умненькие ребята не знают элементарных вещей, относящихся к орфографии. Кстати, негативную роль в формировании пренебрежительного отношения к грамматике сыграл Интернет. Если раньше любое напечатанное слово проходило редактуру, то во всемирной Сети этого не происходит. Причем это относится даже к тем сайтам, которые работают как СМИ. В результате, язык становится менее дисциплинированным.

Еще одним результатом появления Интернета стало то, что содержательная сторона информационных материалов стала проверяться менее тщательно. Но, с другой стороны, это должно развивать ответственность самого читателя.

Вообще же, я думаю, что практически полное отсутствие в Интернете редактуры должно, в конечном счете, обеспокоить наше сетевое сообщество.

Правильность речи у нас и в Америке

СРЕDА : Вы упомянули о нежелании говорить и писать правильно. Чем вы это объясняете?

П.П. : Отчасти тем, что еще 10-15 лет назад это выражало некую степень протеста, особенно у нас, в России. Официальная речь была чрезмерно организованной. Молодежь и неформалы противопоставляли этому речь неправильную. И если раньше охраной правильности языка занималось государство, то сейчас этого уже практически нет.

А вот, например, для общественного сознания Америки правильность речи никогда не была чем-то очень важным и никогда не имела такого принципиального значения, как в других странах.

СРЕDА : Можно ли сказать, что сегодня в языке российских СМИ все-таки существует какой-то языковой стандарт?

П.П. : Стандарта, как мне кажется, нет, но сформировалась определенная национально-языковая специфика, которая отличает именно российские СМИ. По сравнению с западными наши СМИ на порядок более субъективны. Мнение журналиста - постоянно на виду. Другая характерная особенность состоит в том, что российской прессе при высказывании своего мнения присуща саркастичность. В этом отношении очень показательны заголовки наших газет - таких нет нигде в мире. Они не очень информативны, но сразу подают отношение журналиста или редакции.

СРЕDА : Если государство перестало следить за письменной и устной речью, должны ли журналисты сами заняться некоей языковой самоцензурой или пусть все идет, как идет?

П.П. : Безусловно, должны. Если СМИ не подвергнут цензуре совсем неприличную лексику, скажем мат, то рано или поздно сформируется общественная потребность - в той или иной мере восстановить государственный контроль.

СРЕDА : А как быть с политически «неприличной» лексикой? Например, пресловутая политкорректность американских СМИ - это уже чуть ли не притча во языцех.

П.П. : Знаете, у нас политкорректностью называют все, что нам не нравится в американском обществе. А на самом деле это не такой уж страшный зверь. Быть политически корректным - значит быть просто внимательным к общественному использованию тех или иных языковых средств. В принципе, политкорректность означает, что хамить нельзя. А так - в Америке можно высказать почти любое мнение. Для этого существуют именно те разделы американской печати, которые посвящены мнению. Журналистика факта и журналистика мнения там четко разграничены.

Конечно, некоторые перехлесты с политической корректностью в США есть. Но я не думаю, что это такая же смирительная рубашка для американцев, как наш советский тоталитаризм. Политкорректность - это просто баланс между недопустимостью оскорблять какие-то слои населения и необходимостью говорить открыто. Но они сами видят эту опасность: что чрезмерная корректность может привести к нарушению главного условия существования демократического общества - возможности вскрывать противоречия.

СРЕDА : За последнее время в нашу речь вошло множество иностранных слов, особенно английских. А существует ли обратное влияние? Оказывает ли русский язык какое-то воздействие на другие?

П.П. : Влияние русского языка очень невелико. Дело в том, что за последние 10 лет Россия не создала ничего, что требовало бы от иностранцев какого-то языкового заимствования. В основном заимствования происходят через работу западных журналистов, которые пишут о России и иногда создают языковые «кальки» с русского. Например, мы говорим «силовые министерства». А иностранные журналисты пишут «power ministries». Что не совсем правильно, потому что «power» не столько «сила», сколько «власть».

СРЕDА : Если говорить о языковых субкультурах в рамках русского языка, какие из них на данный момент развиваются наиболее ярко и динамично и оказывают наибольшее воздействие на язык масс-медиа?

П.П. : Я могу говорить только о вещах, которые видны через призму перевода. Как я уже говорил, на определенном этапе на язык СМИ воздействовал лагерный жаргон. Но сейчас уже меньше. А вот молодежная лексика до сих пор продолжает влиять достаточно сильно. Вообще же, сейчас и журналисты и политики все больше обращаются к языку военных, и у меня такое ощущение, что этот процесс заимствований продолжится.

Интервью для радиостанции «Эхо Москвы»

К. ЛАРИНА - Откроем секрет, что мы с Ринатом очень хотели позвать Павла Палажченко к нам в гости, в эфир, и все думали, куда же его позвать. В «Московский час» как-то глупо…

Р. ВАЛИУЛИН - Не чиновник московский.

К. ЛАРИНА - Да. В «Книжном казино»… книжка Павла выходила достаточно давно. Ринат ее хорошо знает, он ее проштудировал. Когда вышла книжка?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - В 98-м или в 99-м.

К. ЛАРИНА - А у нас в «Книжном казино» только премьеры. Поэтому мы думали, думали… о, «Инородное тело», наконец-то у нас есть свободное пространство, куда можно пригласить человека интересного. Тем более, у Рината были свои виды на нашего сегодняшнего гостя, он хотел даже с ним поспорить.

Р. ВАЛИУЛИН - Нет, ни в коем случае. Как раз, наоборот, послушать, как старшего товарища, человека, имеющего гораздо больший профессиональный опыт.

К. ЛАРИНА - Давайте попробуем представить поподробнее нашего сегодняшнего гостя для тех, кто впервые слышит эту фамилию. Павел Палажченко - это переводчик, который работал с людьми высшими, скажем так. Я думаю, что можно назвать имя М.С. Горбачева.

Р. ВАЛИУЛИН - Эдуарда Шеварднадзе.

К. ЛАРИНА - Эдуарда Шеварднадзе, с кем Вы работали достаточно долго. И сегодня тоже, насколько я знаю, Павел по-прежнему работает в Горбачев-фонде, то есть Михаил Сергеевич его не отпускает.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Все так, все соответствует действительности. А с той стороны тоже, конечно, интереснейшие люди, с которыми я работал. Естественно, я был переводчиком с советской стороны. Но запомнились, конечно, не только наши руководители, с которыми я работал, но и Буш, Бейкер, Рейган, Шульц, Тэтчер, Раджив Ганди. Все это очень запомнилось.

Р. ВАЛИУЛИН - По поводу Буша. Сейчас его активно называют глупым, тупым президентом. Вы работали с отцом?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно.

Р. ВАЛИУЛИН - Но с сыном, с Джорджем Бушем не встречались никак? Вы разделяете это отношение к нему?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я трижды встречался именно в качестве переводчика с Бушем-младшим. Один раз, когда он еще не был даже губернатором Техаса. Второй раз, когда он уже им был. И третий раз недавно, когда Михаил Сергеевич был в апреле США и встречался с нынешним президентом Бушем в Белом доме. Так что были встречи.

Р. ВАЛИУЛИН - Вы разделяете это мнение?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я не разделяю его. Я считаю, что он сильный, интуитивный политик. Это ощущение у меня было и тогда, когда он только шел к президентскому креслу. Я был как раз в Америке в прошлом году, когда был съезд республиканской партии, и наблюдал за этим съездом по телевизору. Это было очень интересно, выступление Буша было сильное. А главное то, как он этот съезд провел. Кандидат появляется в самом конце на этом съезде. Но в действительности съезд проходит строго по сценарию и по направляющим, которые определяет кандидат в президенты. И в этом смысле там все было организовано, по-моему, гораздо лучше, чем, судя по воспоминаниям некоторых наших людей, съезды КПСС были организованы. Они были заорганизованы. А здесь он совершенно четко определил, что ему нужно, подавил правое крыло, оттер его от активного участия в съезде. Это все было заложено им. Сейчас, я думаю, он как интуитивный политик понимает, что впоследствии он, наоборот, слишком подтянул правое крыло на основные, определяющие позиции, и так же аккуратно будет его оттирать, и будет так лавировать, что является сутью политики.

К. ЛАРИНА - Давайте вернемся к Вашей личной биографии. Как Вы попали в эти высшие слои атмосферы? Как это происходит, делается?

Р. ВАЛИУЛИН - Политической атмосферы.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Это происходит в значительной мере случайно, хотя нужны какие-то исходные данные, чтобы попасть в этот круг, где уже бросают кости, и определяется, в той или иной мере, случайно, кто…

К. ЛАРИНА - Кости, я надеюсь, игральные?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Да, игральные. И определяется, кому повезло. Сначала нужны исходные данные. Как я попал? Я был давно, наверное, где-то с 8-9 класса уверен, что моя жизнь будет как-то связана с языками, английским, потом я занимался французским, испанским. Я был в этом уверен, шел к этому. Был бы вполне доволен, если бы карьера сложилась скромнее. Когда человек учится в Инязе или где бы то ни было, он не думает ни о каких маршальских жезлах и т.д. Ему просто интересно заниматься английским, французским или другим языком.

Р. ВАЛИУЛИН - Это Вы говорите о себе. Я знаю своих многих коллег, которые с первого курса думают о карьере

П. ПАЛАЖЧЕНКО - У меня этого не было. И потом, я учился на курсах переводчиков ООН. Тогда это был постоянно действующий механизм, поскольку переводчики в ООН работали на основе пятилетних контрактов, потом возвращались в страну, и надо было постоянно новый материал. Нас готовили к этому. Работал в ООН, потом расширялся отдел переводов МИД, это произошло как раз в 80 году, когда я из ООН вернулся. Были вакансии, меня пригласили. И так далее. Это цепь таких событий. Некоторые из них случайные, потому что не я определял, что именно в 80 году образовались новые вакансии в этом отделе переводов. И так далее. Так что, вот, сочетание, стремление и везение.

К. ЛАРИНА - Еще один вопрос, мой, дилетантский потому что я никогда с переводческой профессией связана не была, в отличие от Рината Валиулина, если говорить о высших слоях политической атмосферы, как там воспринимают переводчика? Это сфера обслуги или что-то другое?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - В мое время воспринимали очень хорошо. Судя по воспоминаниям предшественника моего…

Р. ВАЛИУЛИН - Суходрева?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - В.М. Суходрева, Брежнев тоже хорошо относился к нему и к переводчикам, и не считал переводчиков какой-то мебелью. А что говорить о Шеварднадзе, Горбачеве? Они с большим уважением к этой профессии относятся.

Р. ВАЛИУЛИН - Он как раз писал в своей книге о том, что американская сторона относилась к переводчику как к некоему вспомогательному…

К. ЛАРИНА - Как к обслуге.

Р. ВАЛИУЛИН - Да, как в обслуге. В отличие от них протокол советский сажал переводчика за стол вместе со всеми.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Это верно. Но что касается чисто человеческого отношения к переводчикам, то, по моим наблюдениям, Рейган, Шульц и последующие президенты с большим уважением относились к своим переводчикам.

К. ЛАРИНА - То есть Вы никогда себя не чувствовали неловко, в таком униженном положении?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - В униженном никогда не чувствовал себя. Какие-то неловкие моменты, может быть, и бывали, а в униженном положении я никогда себя не чувствовал. И мне кажется, вообще особенность уже наших руководителей перестроечного периода в том, что они не унижали. Меня ни разу никто на моей работе не унижал.

К. ЛАРИНА - Речь идет, допустим, одно дело, об официальных переговорах, выступлениях. А если говорить о бытовой стороне Вашей работы? Ведь наверняка, когда Вы выезжали куда-нибудь со своим… как они у вас называются?

Р. ВАЛИУЛИН - …клиентом?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - С руководством.

К. ЛАРИНА - …куда-нибудь далеко, Вы же проводили практически целый день с этим человеком. Речь идет не только о работе, правда?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Не всегда практически целый день. Во время официальных визитов идут переговоры, и обычно (в мое время было так) сам переводчик делает запись беседы. Если это важные переговоры, если это переговоры один на один, примерно час переговоров - это как минимум полтора часа записи. Поэтому ты идешь записывать, а на прием или другое мероприятие идет другой переводчик с руководителем. Так что по-разному бывало. Но бывало и так, что практически целый день проводишь, но это, скорее, исключение, чем правило. Но видишь человека, несомненно. И начинаешь его со временем ощущать как человека, хотя это не сразу происходит.

Р. ВАЛИУЛИН - То есть Вы хотите сказать, что и сейчас тоже сохранились эти переводческие записи беседы, которые он потом диктует стенографистке и на основе которых потом…

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я просто не знаю, как это сейчас организовано. Потому что у американцев обычно записывает помощник, а не переводчик надиктовывает. В мое время запись беседы надиктовывал обычно я. Я уверен, что это сохранилось, потому что это совершенно необходимо. А уже какая там технология, рассылают кому, - это я не знаю.

Р. ВАЛИУЛИН - При наличии такой профессии, как стенографистка, может быть, было бы логично, если бы эту работу выполняла стенографистка?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Особенность живой речи, особенно в переговорах состоит в том, что люди не говорят по писаному. Поэтому если ее просто записать стенографически, то получится что-то неудобочитаемое.

К. ЛАРИНА - Но Вы же все равно каким-то образом интерпретируете слова, если мы говорим о разговорном жанре?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Поэтому и легче переводчику это сделать, чем стенографистке. Стенографистка обязана по своему положению записывать абсолютно все. Переводчик при работе над записью, естественно, что-то отсекает, что-то редактирует, что-то чуть-чуть причесывает. И поэтому, это, конечно, лучше делать переводчику или помощнику, а не стенографистке.

Р. ВАЛИУЛИН - Я уверен, что у Вас в студенческие годы были и сейчас наверняка есть, (может быть, сейчас в меньшей степени), свои кумиры, работающие в Вашей профессии, которую Вы выбрали. Могли бы назвать людей, которых стоит вспомнить как высочайших профессионалов своего дела?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я бы назвал Суходрева. Потому что уровень нашей профессии, в частности последовательного перевода и перевода на высшем уровне определен им. Это очень высокий уровень, это переводчик от Бога, никаких сомнений тут нет. у меня больше нет кумиров.

Р. ВАЛИУЛИН - Суходреву повезло в большой степени, поскольку он долгое время, еще в детстве, в военные годы с матерью жил в Лондоне. У Вас был такой опыт?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Это никак не предопределяет переводчика. Десятки людей росли и сейчас растут и живут за рубежом, и являются полностью двуязычными, и тем не менее, у них перевод может не получиться, может совсем не получиться, а может провалиться.

К. ЛАРИНА - Это интересно. Я была уверена, если я знаю хорошо какой-то язык, то я спокойно могу поработать переводчиком.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Попробовать можно. Но у одних это получится, у других нет.

К. ЛАРИНА - Это совсем другое?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно.

К. ЛАРИНА - А почему?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Тут много причин. Некоторые люди не подходят для переводческой работы по каким-то психологическим качествам, у них недостаточно быстрая реакция. У некоторых людей не хватает оперативной памяти. Иногда оратор говорит достаточно долго, участник переговоров говорит довольно долго, и нужно дать ему выговориться. Надо что-то запомнить, что-то записать. У некоторых людей нет такой способности. Некоторые люди просто не в состоянии переводить. Они говорят: «Я говорю (или думаю) либо на этом языке, либо на этом». А в реальной жизни переводчиками приходится быть очень многим людям, начиная от послов и даже министров, и кончая людьми, которые немножко знают язык, едут в какую-то туристическую поездку и оказываются на весь автобус единственными, кто знает английский или французский язык, и им совершенно неожиданно для себя приходится что-то переводить. Конечно, между такой работой и работой профессионального переводчика огромная дистанция.

К. ЛАРИНА - Еще один вопрос, именно по профессии переводчика. Мне всегда казалось, что очень трудно переводить чужой юмор. Для этого требуется определенный опыт. И необходимо ли самому переводчику обладать чувством юмора?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Чувство юмора в жизни вообще нужно. И переводчику, и любому человеку. Вы правы, нужно и осознавать, что юмор в разных культурах, языках, традициях очень разный. И поэтому переводить даже просто анекдоты или какие-то более тонкие юмористические рассказы, истории очень трудно. Далеко не всегда попадаешь в десятку, далеко не всегда получается смешно. Если вам какой-то переводчик скажет, что у него никогда не бывало ситуации, когда он переводил нечто юмористическое, а в результате было каменное лицо собеседника, то я думаю, он будет не совсем искренен. В этом особенность юмора. Не всегда удается попасть в яблочко с переводом.

К. ЛАРИНА - Вспомните, был такой случай, как мне кажется показательный, когда наш нынешний президент В.В. Путин пошутил. По-моему, это была встреча с Тони Блэром, когда он сказал «козлы под нами, аллах над нами». Перевели эту шутку, и было видно, что англоязычные люди как-то растерялись, они не поняли, про что это.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно. Честно говоря, я эту шутку не очень понимаю. Но мне говорили, что «козлы» якобы надо было переводить не «goats», а как-то по-другому, потому что «козлы» имеются в виду вульгарном смысле, в каком слово «козел» употребляется в современной русской речи. Я это не очень понимаю. Я бы перевел так же, как перевел тот переводчик, который там был. Если что-то не получилось, то виноват здесь не переводчик. Ну, не дошел юмор. До меня он тоже не доходит. Ничего страшного.

К. ЛАРИНА - Вообще такие импровизации всегда удачные у наших политиков?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно, не всегда. Это естественно, но я думаю, что здесь надо достаточно спокойно к этому относиться, и даже снисходительно. Потому что все-таки нагрузка на политиков огромная, и требовать от них, чтобы каждое их выражение, каждая рассказанная шутка и все остальное попадало прямо в десятку, на мой взгляд, невозможно.

Р. ВАЛИУЛИН - Подправлять политиков приходилось иногда, когда они явно говорили заведомую чушь?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - К счастью, мне на моем уровне не приходилось. Когда я работал на более низких уровнях, на переговорах в начале 80 годов бывали такие случаи. Делал я это очень осторожно. В принципе, этого не надо делать. Надо доверять тому, кого ты переводишь. Что-то такое чуть-чуть смягчить, наверное, можно. Я всегда говорю, что если оратор размахивает руками, переводчику этого делать не надо. Если оратор хрипит, кричит, переводчику не надо. Потому что это и так видно. Переводчик дает в этом смысле как бы субтитры. Человек все равно виден, а вы даете титры, текст.

Р. ВАЛИУЛИН - Не от Вас Ельцин требовал размахивать руками?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - С Ельциным я не работал никогда…

К. ЛАРИНА - А требовал, да?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - …ничего не могу сказать. Горбачев никогда ничего не требовал, он видел и видит, я с ним продолжаю работать, что мой перевод как бы субтитры, он не на той же ноте эмоциональности, на которой говорит Горбачев. И он абсолютно нормально к этому относится. По-моему, даже поддерживает. -

К. ЛАРИНА - Итак, напомним, наш сегодняшний гость - переводчик Павел Палажченко. Кроме того, что он переводчик, он еще и автор книги. Почему я об этом сейчас заговорила? Потому что на пейджере уже есть вопросы к Вам, Павел, по этому поводу. Я думаю, что Вам будет приятно. «Ваш «Несистематический словарь» является настольной книгой для многих переводчиков. Планируется ли его продолжение?»

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Планируется, поскольку я это обещал. И сейчас пришло осознание, что затянул я с выполнением этого обещания. В «Несистематическом словаре» русско-английская часть очень маленькая, хиленькая, надо ее расширить страниц до 150. Когда я это сделаю, словарь уже выйдет не стереотипной перепечаткой, а новым изданием. Ну, что, приходится очередной раз дать социалистическое или капиталистическое обязательство.

Р. ВАЛИУЛИН - Вопрос о словаре. Несколько лет назад Вы вспомнили свой опыт перевода Эдуарда Шеварднадзе, и как-то сказали, что, переводя какой-то его разговор на сельскохозяйственную тему на одной из ферм, Вы просто не знали эквивалента русского слова «корова-пеструшка».

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Там было английское слово. Он сам сказал, порода была «черная пестрая».

Р. ВАЛИУЛИН - Эдуард Шеварднадзе оказался более осведомленным в этой тематике.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я забыл английское название этой породы, каюсь.

Р. ВАЛИУЛИН - Насколько переводчик должен постигать словарь другого языка, который является языком его перевода?

К. ЛАРИНА - Сколько слов Вы знаете английских?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Хороший вопрос. Конечно, переводчик должен постигать слова.

Р. ВАЛИУЛИН - Всех слов все равно не выучишь.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Скопом невозможно. А ориентироваться на то, что ты, скажем, сегодня идешь с каким-то лицом на ферму или на пивоваренный завод… сейчас к нам часто снова стали приезжать инвесторы, они ходят по разным российским предприятиям, поэтому, если ты идешь с ними на пивоваренный завод, значит, надо поинтересоваться, как по-английски будет «солод», «хмель», «сбраживание». В некоторых случаях переводчик это уже знает. В некоторых случаях у него специализированный словарь узковат, тогда надо всем доступными способами заняться его расширением.

Р. ВАЛИУЛИН - И так постоянно.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Так постоянно. Просто так, скопом расширять свой словарь довольно трудно. Я сейчас по необходимости много занимаюсь французским, читаю по-французски. И должен сказать, что все тут, к сожалению, зависит от количества прочитанного. Нужно очень много читать, экстенсивно, чтобы интенсивно рос твой словарь.

К. ЛАРИНА - На языке?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Да.

Р. ВАЛИУЛИН - Все-таки через количество?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Да, без экстенсивности нельзя.

К. ЛАРИНА - Вот еще одно наблюдение. Говорят, что когда учишь иностранный язык или уже овладел им каким-то образом, когда ты приезжаешь в страну носителей, то ты не узнаешь этот язык. Это действительно так?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я бы не сказал. Я в первый раз приехал в страну английского языка в США, когда мне было 25 лет. Я уже был профессиональным переводчиком, причем в Инязе тогда большинство преподавателей ориентировались на британский вариант английского языка, и говорил я тогда с британским акцентом.

К. ЛАРИНА - Очень правильно?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Да, я говорил с британским акцентом, что мне американцы указывали. Но я не думаю, что мне показалось в Америке, что это совсем другой язык. И тогда наша страна не была полностью изолированной. Мы слушали и «Би-би-си», и «Голос Америки» на языке, и фильмы смотрели в Инязе (конечно, в ограниченном количестве), и читали. Нет, мне не показалось, что это другой язык, хотя многие вещи, достаточно простые, которые знают люди, живущие там, скажем, русские эмигранты их знали, владея английским языком гораздо хуже, а мы не знали. Какие-то текущие вещи, связанные с магазином, с метро.

Р. ВАЛИУЛИН - С недавно прошедшим фильмом…

П. ПАЛАЖЧЕНКО – Да, мы, не бывавшие в Америке, их не знали. Но они довольно быстро через телевизор, через сам воздух, через среду были нами поглощены и восприняты.

К. ЛАРИНА - Насколько бережно относятся американцы к языку своей страны?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Американцы не очень бережно относятся к языку своей страны. Американский язык, английский язык, в особенности американский вариант английского языка чрезвычайно пористый, он поглощает очень много, начиная от индейских слов и выражений, кончая словами и выражениями из таких языков, как французский, испанский. Они этого совершенно не боятся, и по-моему, абсолютно правы. Я вообще не сторонник критики заимствований, и русский язык в том числе. Что больше интеллигентных американцев, и я думаю, должно сейчас беспокоить и интеллигентных русских, - это то, что уходит во многом какая-то общая грамотность, что люди делают элементарные ошибки в письме. Связано это и с Интернетом, с электронной почтой. Письменный язык в значительной части своего массива не редактируется. Если раньше письменный язык, что написано пером, почти всегда кем-то редактировалось, то сейчас нет. И в результате очень много грамматических ошибок, орфографических и т.д. Это вызывает определенное беспокойство, потому что язык в итоге ухудшается. А то, что они его не слишком берегут с точки зрения заимствований, по-моему, нормально и правильно. Потому что потом, впоследствии, язык сам очистится. Мы это знаем по Петровской эпохе, например, когда количество заимствований многократно превышало то, что в конечном счете в языке осталось. Что осталось, то осталось, и хорошо.

К. ЛАРИНА - Нет опасности потерять какое-то достоинство и гордость, если мы говорим о языке? Пример Франция, что у них программа защиты французского языка, к которой они очень трепетно относятся.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Программа защиты языка, безусловно, должна быть. Если есть возможность подыскать хороший русский вариант тому или иному заимствованию, то это надо делать. Но в то же время надо понимать, что заимствуется одновременно не просто слово, но и понятие, явление. Если это понятие, явление родилось в той среде и необходимо его заимствовать, то ничего страшного в этом нет. Тем более, что большинство заимствований из иностранных языков, в частности из английского, я думаю, процентов 60-70 - это слова, имеющие латинскую основу. А латынь русским языком воспринимается очень хорошо. Так что бояться этого не надо. Есть и слова, которые имеют чисто английскую основу. «Дилеры» и т.д.

К. ЛАРИНА - «Киллеры»…

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Да, «киллеры» - это особая статья. Что касается «дилера», может быть, и не очень приятно, что приходится это заимствовать, но большой беды я здесь не вижу. А слова латинского происхождения, например, все слова с приставкой «экс»… кто-то очень возражает против слова «эксклюзивный». Оно легко было поглощено русским языком, и ничего страшного не произошло.

Р. ВАЛИУЛИН - Согласитесь, слово «киллер» гораздо более романтично звучит, чем «убийца».

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Во-первых, «киллер» и «убийца» - это не полные синонимы.

Р. ВАЛИУЛИН - Да, «наемный убийца».

П. ПАЛАЖЧЕНКО - «Киллер» - это наемный убийца, по контракту. Я не знаю, романтично ли это звучит. Мне кажется, что это слово уйдет. И само явление постепенно будет уходить, на мой взгляд. А главное, что можно сказать «наемный убийца», ничего страшного не произойдет.

К. ЛАРИНА - У нас есть много вопросов от наших слушателей. Есть и вопросы от профессиональных переводчиков, от Ваших коллег.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Надо что-то перевести? Не буду давать консультации. А то сейчас что-нибудь не то посоветую.

К. ЛАРИНА - Есть любопытствующие. Например: «Если перевод материала произведет негативные последствия на слушающего, допустимо ли переводчику предупредить говорящего об этом?» - спрашивает Андрей.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - В некоторых случаях, наверное, допустимо.

К. ЛАРИНА - А как это? «Сейчас Вас будут оскорблять, внимание»?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Допустимо, если речь идет о чем-то из ряда вон выходящем. Тогда есть смысл. Но в большинстве случаев люди, работая в этих условиях, международных переговоров или чего-то еще, - это как-то дисциплинирует. Мне никогда не приходилось никого предупреждать о том, что «Вы сказали, а я бы не хотел это перевести, потому что это опасно». Другое дело, что если хорошие отношения складываются с руководством, то после переговоров можно что-то и сказать, и посоветовать. Разумеется, в тактичной форме.

К. ЛАРИНА - «Какой язык должен знать лучше переводчик, свой родной или иностранный?» Хороший вопрос.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Хороший вопрос. Я все-таки думаю, что свой родной. Во-первых, потому что это естественно. Никогда иностранный не будет знать так хорошо, как свой родной. Во-вторых, потому что на большинстве международных переговоров вы переводите «своего» на иностранный язык. Это возлагает очень большие обязательства на вас в плане владения иностранным языком, но все-таки очень важно, прежде всего, понять то, что сказано. Кстати, в международных организациях система родная. Там вы переводите на родной язык. Или, если вы сдали экзамен, что бывает достаточно редко, на иностранный язык. Но вы должны, прежде всего, переводить как минимум с двух языков на родной, скажем, с английского и французского на русский. На международных переговорах вы переводите «своего» на иностранный язык. В этом есть своя правда.

Р. ВАЛИУЛИН - По-моему, легче переводить со своего родного языка на иностранный, поскольку не возникает проблем с пониманием речи собеседника.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Как правило, не возникает. Меньше проблем, конечно.

К. ЛАРИНА - «Уважаемый Павел, говорят, что крестьяне английских деревень при общении обходятся 300 словами. А какой запас, на Ваш взгляд, нужно знать для нормального общения?» - спрашивает Дмитрий.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Я не общался с крестьянами английских деревень, а с простыми англичанами и американцами я общался. И могу вас заверить, что у них гораздо больший запас слов, чем 300 единиц. Я думаю, что чем разнообразнее словарь, тем лучше. Но здесь надо представлять разницу между пассивным и активным словарным запасом. Пассивный словарный запас должен быть очень большой. В том числе он должен включать и какие-то основы терминологии разных областей знаний. Активный словарный запас не может быть таким же большим, как пассивный. И поэтому активный словарный запас надо установить перед тем, как вы идете на переговоры по какой-то сфере знания.

К. ЛАРИНА - Еще вопрос от Марины. «У меня к Павлу два вопроса. Технический перевод - это особый вид перевода. Приходилось ли Вам принимать участие в переговорах в этой сфере? И второй вопрос. При переводе на иностранный язык насколько сложно избавиться от акцента, и требуется ли это?»

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Второй вопрос: сразу могу сказать, что это желательно, но не требуется в смысле доведения своего английского, французского или испанского языка до полного совершенства в произношении. Полного совершенства можно и не достигать. От грубого акцента желательно избавиться. Это не очень трудно, но требует работы. Что касается технического перевода, что считать техническим переводом? Когда я работал на переговорах по разоружению, то это достаточно техническая область знаний, она связана и с вооружениями, и непосредственно с разоруженческой терминологией, с демонтажом, уничтожением вооружений. Там много всякой специфики, и ее приходилось осваивать.

К. ЛАРИНА - Еще один вопрос, уже от меня. Мне бы хотелось, чтобы Ринат как переводчик с португальского языка тоже на этот вопрос ответил.

Р. ВАЛИУЛИН - Я не активный переводчик, это не моя профессия.

К. ЛАРИНА - Можно ли по языку каким-то образом определить национальные особенности народа: характер, менталитет? Это каким-то образом отражается на строении, на гармонии?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Безусловно, никаких сомнений. Просто есть теория Уорфа-Сепира, которая гласит, что язык определяет национальные особенности людей. И есть иная теория. Они объявляют теорию Уорфа-Сепира неверной в корне. Они говорят, что как раз национальные особенности людей влияют на язык. Это давний спор о том, что раньше, курица или яйцо. А в принципе, несомненно, языки разные. Есть языки, в которых 40 названий белого цвета, 40 названий снега в различных его видах и проявлениях. И есть языки, в которых приходится долго объяснять, что такое снег. Есть прекрасная работа американского лингвиста Найда, основанная на переводе Библии на разные языки, в том числе на языки американских индейцев. Вы представьте себе, что такое некоторые понятия, явления, которые описаны в Библии, перевести на язык американских индейцев. И он очень интересно показывает, что разные языки по-разному членят действительность. Но они членят все-таки одну и ту же действительность. Поэтому здесь есть и единство, и различия.

К. ЛАРИНА - А именно о характере, эмоциях, темпераменте? Действительно быстрый итальянский язык обусловлен южным темпераментом?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно. В зависимости от характера, темперамента по-разному расчленяется, представляется языком действительность, люди действительно по-разному говорят. Вы правы. Есть языки, в которых быстрая речь преобладает, есть языки, в которых достаточно медленный основной темп речи. Дело не только в темпе речи. Самое интересное - это то, в каком количестве слов описывается какое-то явление действительности. В некоторых языках оно описывается одним словом, в других языках требуется целое предложение.

К. ЛАРИНА - Вам какой ближе?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Как какой?

К. ЛАРИНА - Вам самому?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Из языков, которые я знаю?

К. ЛАРИНА - Где одним словом, или где целое предложение?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Дело в том, что это разные вещи. Тот язык, который описывает одно явление одним словом, для описания другого явления ему может потребоваться гораздо больше слов. В принципе, сжатость, экономия - это очень привлекательная особенность любого языка, любой речи, в тех случаях, когда это возможно. В некоторых случаях это невозможно. Те языки, с которыми я имел и имею дело, - это высокоразвитые языки, на которых колоссальная литература. И на английском, и на французском, и на русском, и на испанском. И каждый из этих языков по-своему прекрасен.

К. ЛАРИНА - Ринат не любит американский язык.

Р. ВАЛИУЛИН - Я бы так не сказал. Я как раз хотел этот вопрос задать. Если говорить эмоционально, какой из вариантов английского Вам ближе, американский или британский английский?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Трудно сказать. С одной стороны, когда я учился, я больше читал британскую английскую литературу. В основном карьера и профессиональная деятельность сложились так, что я больше имел дело с американским вариантом. Я должен сказать, что американский вариант английского языка в устах образованных, интеллигентных людей, хорошо владеющих языком, сам по себе очень хорош, прекрасен. И я не стал бы американский вариант английского языка подвергать критике.

К. ЛАРИНА - Так ты не сказал про соотношение национального характера и языка.

Р. ВАЛИУЛИН - Наверное, все-таки язык определяет.

К. ЛАРИНА - Каким-то образом отражает?

Р. ВАЛИУЛИН - Мне кажется, каким-то образом определяет.

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Весь вопрос в том, определят или отражает. Теоретики на этот счет не имеют единого мнения, и я тоже не хотел бы что-то тут высказывать. Я думаю, и то, и другое. И определяет, и отражает.

К. ЛАРИНА - Что ж, можно в конце сказать спасибо великому и могучему русскому языку. Русский язык любят вообще люди иностранные?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Это определенно. В том, что он великий, языки могучие, я не сомневаюсь. Могучий в том смысле, что я уверен, он очистится от тех наслоений, которые время от времени в нем возникают. Сейчас есть наслоения, связанные с чрезмерными заимствованиями, и наслоения, связанные с модой на лагерно-криминальный жаргон. Он действительно могучий, этот язык, и он переживет это. У меня на этот счет нет никаких сомнений.

Р. ВАЛИУЛИН - Но ведь, по большому счету, никто не занимается, никто не редактирует, скажем, письма, которые друг другу тинэйджеры отправляют по электронной почте?

П. ПАЛАЖЧЕНКО - Конечно. Но тинэйджеры будут расти, получать образование. У нас в стране, слава богу, сейчас опять возрастает престиж образования. Язык должен будет обязательно обслуживать разные сферы действительности, в том числе очень сложные, интересные. Он будет вырабатывать какие-то новые языковые средства. Язык будет меняться. Но я действительно верю в то, что русский язык могучий. Он был в очень хорошем состоянии и в начале прошлого века, и на определенных этапах развития в советское время. Он дал великолепную поэзию, прекрасную прозу. Все будет нормально.

К. ЛАРИНА - Благодарим Вас и ждем от Вас новых книжек. В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» был Павел Палажченко - переводчик.

Словарный запас. Почему мы войну не называем войной

Александр Твардовский (ссылаясь на Ленина) писал, что «слово – это тоже дело». Впрочем, не он первый, не он последний – это старая и, в общем, верная максима. Но у слова есть много функций, его жизнь и смысл подчиняются своим законам. Один из них состоит в том, что значение и употребление одних и тех же слов с годами меняется.

В наше время, когда, вспоминая фразу другого поэта, «все перепуталось», с некоторыми словами происходят интересные метаморфозы. Слово «война», например, все чаще употребляется для обозначения того, что войной не является. А то, что со всей очевидностью является войной, называют по-другому. Если первое явление сейчас более характерно для Запада, особенно для Америки, то второе – для нас. И если в первом случае мы имеем дело с метафорой, то во втором – с нежеланием называть вещи своими именами.

Эти метаморфозы начались не сегодня и даже не вчера. Гоббс доказывал, что «война всех против всех» – свойство человеческой природы. В XIX веке заговорили о торговых войнах, потом о войне с бедностью (отсюда Армия спасения), а ХХ век стал эпохой «войны идей». Но вряд ли кто-то сомневался, что слово «война» здесь – просто фигура речи. Холодная война, которую часто именуют третьей мировой, опуская в обоих случаях кавычки, - это уже нечто большее, это «большая метафора», претендующая на раскрытие сути явления, содержания целой эпохи. Тем не менее это наименование – все-таки условное, метафорическое.

Условность «холодной войны» обнажается уже тем, что нет единого представления о том, когда она началась и когда закончилась. Эти вопросы, особенно второй, становятся предметом споров, как серьезных, профессиональных, так и идеологически-спекулятивных. Их подоплека достаточно проста, но разговоры о «победителях» и «побежденных» в холодной войне связаны с неизбежными и небезвредными последствиями – комплексом победителя, триумфализмом на Западе и комплексом поражения, неполноценности в России. И хотя острота этих споров уже поутихла, стоит напомнить, что Запад не спешил объявлять о своей победе. В начале 90-х годов бывший госсекретарь США Дин Раск сказал: «Я бы не стал говорить о победе в холодной войне. Скорее и мы, и вы просто выжили в ней». А президент Буш первое время советовал своим подчиненным избегать победных реляций.

О поражении нашей страны в «холодной войне» сначала заговорили у нас, причем, как ни странно, в демократическом лагере. Скорее всего, это делалось в стремлении забить еще один «гвоздь» в гроб коммунизма – дескать, совсем плохая система, вот и «холодную войну» проиграла. Система была действительно плохая, но куда важнее другое: есть большая заслуга обеих сторон в том, что «холодная война» так и осталась метафорой, не переросла в глобальный ядерный конфликт; что она окончилась миром, а не взрывом.

Предотвращение реального военного столкновения великих держав было, можно сказать, основным содержанием того периода. Об этом пока мало сказано. Чаще говорят о кризисах, авантюрах, подобных решению разместить советские ракеты на Кубе, за которым последовало рискованное, мягко говоря, решение США решить возникшую проблему путем балансирования на грани войны. Но ведь в конечном счете политики, дипломаты, военные приняли здравые решения. В недавно опубликованной Белым домом «Стратегии национальной безопасности США» сказано: «В период холодной войны, особенно после кубинского кризиса, мы имели дело с соперником, склонным поддерживать статус-кво и избегать риска». Но то же самое можно сказать и о самих США. Обе стороны вели себя в основном ответственно. И слава богу.

Сегодня Америка говорит о войне с террором. В той же «Стратегии…» – документе довольно компактном и хорошо написанном – это понятие упоминается девять раз. Конечно, в данном случае название ближе к реальному содержанию явления, чем в случае с «холодной войной». Без военных, а в основном, скорее, полицейских методов в борьбе с терроризмом не обойтись. Но танки, ракеты, самолеты – весь традиционный арсенал средств ведения войны – плохо подходят для устранения причин терроризма. Да и скажем себе честно: сами эти причины ясны не до конца, а с теми, которые ясны, не так просто совладать.

Слово «война» может действительно превратиться в дело – все новые и новые ракеты и самолеты, которые очень захочется пустить в ход хотя бы для того, чтобы показать, кто в мире хозяин. Но даже если не приписывать Америке подобные мотивы, чрезмерная готовность применить силу всегда чревата неожиданностями и опасностями. Недавно об этом – по-моему, довольно неожиданно для своих американских друзей – высказался президент Чехии Вацлав Гавел.

Вводя войска в Чехословакию в 1968 году, напомнил Гавел, Советский Союз заявлял, что оказывает братскую помощь для спасения в этой стране социализма и защиты ее безопасности. «Как только у нас возникает мысль об интервенции против какой-либо страны во имя защиты людей, мы всегда должны задаться вопросом, хотя бы на минуту, хотя бы в самых сокровенных мыслях, не будет ли это вновь подобной «братской помощью», – сказал президент Чехии.

Забота о безопасности легко может превратиться в культ безопасности, и там, где это – в той или иной мере, по тем или иным, пусть даже очень серьезным причинам, – происходит, безопасность оказывается в самом большом дефиците. Я имею в виду США, Израиль и Россию.

У нас называть войну войной чаще всего избегают. Войны в Афганистане не было, мы просто ввели туда ограниченный воинский контингент. Мы «как бы» не участвовали в войнах в «третьем мире». Советская традиция продолжилась и в демократической России. Если во время первой чеченской кампании хотя бы иногда говорили о «военных действиях», то во время второй – у нас антитеррористическая операция. В российском сознании слово «война» – одно из самых «черных». У власти есть и много других

После 11 сентября 2001 года «антитерроризм» стал основой нашего сближения с США. Но очень быстро выяснилось, что мы по-разному говорим даже о том, что нас вроде бы сближает, вкладываем в одни и те же слова неодинаковый смысл. Поэтому наши отношения с Америкой можно сегодня считать и называть конструктивными, хорошими, партнерскими, но по-настоящему «нормальными» они до сих пор не стали. И если под них не будет подведена более прочная основа, то рано или поздно придется пожалеть о «неточностях в словоупотреблении» и, вполне возможно, заплатить за них новым отчуждением.

Новый англо-русский словарь Павла Палажченко

(«The Financial Times», Великобритания) Джон Ллойд / John Lloyd, 22 августа 2001
Перевод статьи опубликован на сайте inoSMI.ru, 8 января 2003 г.

В течение долгих лет этот лысый человек с большими усами находился рядом с Михаилом Горбачевым. Теперь Павел Палажченко, основной переводчик бывшего советского лидера в течение последних лет его пребывания у власти, говорит от своего лица.

Палажченко был настолько близок к Михаилу Горбачеву, что работал с ним не только как переводчик, но и как советник. Он по-прежнему работает с ним в московском офисе Горбачев-фонда , что на Ленинградском шоссе, выполняя функции переводчика, помощника и друга.

По словам Палажченко, именно профессиональная деятельность в качестве переводчика на самом высоком уровне, побудила его глубоко задуматься над тонкостями английского языка. Плоды своих размышлений он изложил в небольшой книжке (на русском языке) под названием «Все познается в сравнении, или Несистематический словарь» - учебник для переводчика, желающего достичь высот Палажченко.

Он - осмотрительный человек, в книге много личных воспоминаний (anecdotes). Палажченко разъясняет, что русское слово «анекдот» лучше всего переводить на английский язык словом «joke» - хотя оговаривается, что «вряд ли это слово передает все богатство ассоциаций, связанных с русским словом анекдот у русского». Советские граждане использовали анекдоты в качестве защиты от своих правителей, рассказывая тысячи лукавых историй про их глупость, претензии и жульничество.

Тем не менее, несколько личных воспоминаний, которые Палажченко включил свою книгу, весьма показательны. В разделе, посвященном «vogue words» (модным словечкам - прим. пер.), он приводит выражение «been there, done that», про которое пишет следующее: «встречается в речи госсекретаря США Мадлен Олбрайт (вообще любительницы модных словечек)». Палажченко переводит эту фразу на русский язык так: «модное выражение, которое означает то же самое, что на эти грабли мы (вы) уже наступали».

Он делится с читателем и своими воспоминаниями о Горбачеве. В контексте пространного рассуждения о том, какое место занимает Библия в английском языке, он вспоминает как в 1985 году, во время первой встречи с Рональдом Рейганом (Ronald Reagan) в Женеве, Горбачев процитировал «слова необычайной красоты и мудрости» из книги «Екклезиаста»: «всему свое время, и время всякой вещи под небом» («to everything there is a season, and a time for every purpose under the heaven»).

Несмотря на обилие новых переводов Библии («стиль которых местами, на мой взгляд, ужасен»), пишет Палажченко, именно перевод, сделанный по заказу короля Якова, по-прежнему остается доминирующим в английском языке.

Хотя этот вариант перевода Библии не является доминирующим с моральной точки зрения: ухо Палажченко достаточно чутко, чтобы уловить, что «filthy lucre» (корыстолюбие, «презренный металл» - прим. пер.) «сейчас употребляется главным образом иронически - в наше время не так много людей, презирающих деньги».

Библия, во всяком случае, в англосаксонском мире, идет рука об руку с Шекспиром, хотя выражения из обоих источников, сухо замечает Палажченко, достаточно часто используются теми, кто читал их давно, либо вообще нет читал.

Размышляя над значением Библии и Шекспира для английского языка, он вновь говорит о тех из нас, для кого английский язык является родным, как много вещей мы забыли. В России ситуация иная: православные россияне традиционно воспринимают богооткровенные истины не посредством чтения, а через священников.

Как бы то ни было, вплоть до советских времен большинство людей не умели читать, а потом чтение Библии отнюдь не поощрялось. Теперь, по прошествии 70 лет воинствующего коммунистического атеизма, большинство воспринимает религию, как экзотику, и считает своим долгом разобраться в хитросплетениях ее языка.

Ситуация с творчеством Шекспира другая. Никто, даже Пушкин, стоявший у истоков русской литературы, не может сравниться с Шекспиром по количеству заимствованных у него выражений, мыслей, аллюзий и насмешек. Бард из Стрэтфорда стал «русским» писателем: известно, что Сталин давал указания изменять финалы его трагедий (Гамлет наследует своему кровожадному дядюшке, а Корделия заботится о безумном короле Лире).

Россияне тоже цитируют Шекспира и даже заимствовали его выражения, не догадываясь о том, кому они принадлежат. Палажченко приводит следующий пример: фраза «а plague on both your houses» (горькие предсмертные слова Меркуцио из «Ромео и Джульетты»), нередко употребляется и в русской речи (чума на оба ваши дома), часто без малейшего представления об источнике».

Языковая вселенная Шекспира богата ловушками для переводчиков: за 400 лет, прошедшие со времени ее создания до дня сегодняшнего, ее богатства приобрели бесчисленное множество новых тончайших смысловых оттенков. Порой невозможно знать наверняка, что имеется в виду под конкретной фразой, которую нужно перевести на русский язык. Если, к примеру, говорят: «So are they all, all honorable men» (из «Юлия Цезаря»), используется ли это выражение в ироническом ключе, в котором его употребил Марк Антоний, или же, - как прямой комплимент?

«В устном переводе, - советует Палажченко, - придется рискнуть или сказать нечто нейтральное вроде «человек с известной репутацией»».

«Несистематический словарь» - не только учебник для переводчиков, но и собрание полезных наблюдений. Здесь много примеров, выявляющих ограниченность значений того или иного слова. Речь, к примеру, идет о трудностях перевода с английского, связанных с различием понятий «politics» и «policy», поскольку в русском языке для них существует один эквивалент - «политика».

Так, пишет Палажченко, когда Джордж Шульц, госсекретарь США при Рейгане, неоднократно повторял, что предпочитал заниматься не politics, а policy (he didn"t do politics but did do policy), ему было непросто переводить слова последнего на русский язык.

А понятие «community» - слово, которое, как отмечает Палажченко, нашло чрезвычайно широкое употребление в английском языке, - не соответствует русскому понятию «коллектив». Схожая ситуация и с русским словом «авантюра», которое не является эквивалентом английского «adventure», и несет в себе не положительный смысл, а означает безрассудство, легкомыслие (recklessness, or carelessness).

Объясняя различия между словами, он заканчивает книгу описанием различных состояний ума: новый и продуктивный метод.

(Джон Ллойд / John Lloyd, 23 августа 2001), Words of wisdom in translation

Приложение : статьи из книги Павла Палажченко «Мой несистематический словарь (Из записной книжки переводчика)», 2-е изд., - М.: Р.Валент, 2002.

Academic

academic 1. of a school, college, or university. 2. scholarly as opposed to technical or practical. 3. of theoretical interest only (Oxford American Dictionary).

Опытный переводчик с этим словом не мучается, равно как и с русскими словами академик и академический. Неопытный же может многое напутать. Поэтому объясним по порядку.

Academic означает чаще всего ученый (см. ученый в русской части словаря), причем обычно преподающий в университете (подавляющее большинство ученых в США и других странах работают в учебных заведениях). Обратим внимание на то, что в большинстве стран нет Академии Наук в том виде, как она существует у нас. The U.S. Academy of Sciences - не более чем общественная организация, и вокруг американской «де сиянс академии» нет никакого ореола. Таким образом, в предложении Six Japanese academics convened in Tokyo and warned reporters not to believe one word in my book (Newsweek) речь идет просто об ученых. Далее в тексте находим подтверждение того, что речь идет именно об университетских ученых: …the six academics, all affiliated with major Japanese universities.

В качестве прилагательного слово academic означает научный и является синонимом слова scholarly с тем отличием, что первое отражает больше формальную сторону, а второе - реальный научный уровень. Это различие хорошо видно в примере из мемуаров американского дипломата и ученого Джорджа Кеннана: The Institute took me, already a middle aged man devoid of academic credentials, substantially on faith, gambling on the existence of scholarly capacities that remained to be demonstrated. - Институт no сути дела поверил мне, уже немолодому человеку без научной репутации, в надежде на мой потенциал исследователя, который, однако, еще предстояло доказать. Нередко определение academic лучше переводить словом теоретический : That injected a new and highly politicised dimension into what so far had seemed an academic debate (International Herald Tribune). В этом значении слово academic часто имеет негативный оттенок (чисто теоретический, абстрактный, отвлеченный ).

Русское слово академик переводится обычно Academician , хотя это слово мало что говорит большинству англичан или американцев, и я предпочитаю перевод member of the Academy of Sciences . Нечего и говорить, что расплодившиеся в постсоветское время «академики» всяких «академий» вплоть до астрологической, как говорится, не в счет. Кстати, вспомним, что академика Сахарова на Западе чаще именовали просто Dr. Sakharov . Если «говорит» имя, то так ли важен титул? (У нас, правда, другая традиция.)

Обратим внимание на американские слова academe/academia/the Academy . Они означают университетский мир, научный мир, научное сообщество и относятся не только к Америке . Например, в статье в журнале. New Yorker говорится: Giddens is often described by colleagues as «clever» or «ambitious»… - a backhanded compliment in the staid world of British academe . В применении к конкретному учебному заведению слово Academy означает среднее учебное заведение, ближе к нашему суворовскому училищу , а отнюдь не военный вуз, как у нас. Кроме того, academy иногда означает и совсем невоенизированное учебное заведение, ориентированное на интенсивную подготовку в колледж, часто для отстающих детей богатых родителей.

CEO, COO,CFO

CEO, COO,CFO При переводе этих и других терминов, отражающих реалии управления в американских (и транснациональных) корпорациях, нужно иметь представление об их структуре и особенностях отношении их звеньев. (Я благодарен Гр. Сапову, который обратил мое внимание на то, что эти отношения несколько сложнее, чем привычная для нас система «начальник - подчиненный».) Первый контур управления в компаниях (корпорациях) с акционерной собственностью (public companies ) определяют акционеры - на своем собрании они выбирают Совет директоров (Board of Directors) , который избирает из своего числа Председателя (Chairman of the Board) . Следующий - административный, реально управляющий «контур» - воплощен в CEO (Chief Executive Officer) и других ответственных руководителей (officers of the company/corporation ), которые назначаются Советом управляющих. По смыслу к CEO ближе всего наш термин генеральный директор (возможны также переводы главный административный руководитель, главный исполнительный директор ). Сложность заключается в том, что в разных компаниях «вопрос о власти» решается по-разному. Chairman of the Board может быть, например, наследником основателя компании или «ветераном бизнеса», не занимающимся непосредственно повседневными делами компании и не имеющим доступа к ее ресурсам. Тем не менее политическое влияние такого председателя может быть велико - он, например, может инициировать процесс смещения главного исполнительного директора. Но особое могущество приобретает председатель Совета директоров в тех случаях (а они нередки), когда Совет именно его нанимает в качестве CEO . В некоторых случаях на эту должность может быть, назначен и President (президент компании), хотя вообще говоря президент - это титул, и основная функция этого лица, как правило, - представительство компании во внешнем мире. Бывает и так, что все три роли выполняет один человек - у него поистине «необъятная власть». В этом и некоторых других случаях становится целесообразным назначить C00 - Chief Operating Officer . За отсутствием устоявшегося перевода назовем его главный оперативный директор/руководитель . На плечах этого человека - ответственность за текущую, оперативную деятельность компании. Наконец, СFО - Chief Financial Officer - это, конечно, не главный бухгалтер, но здесь, также нет устоявшегося перевода. По-моему, вполне можно сказать главный финансовый директор . См. также executive .

Challenge

challenge 1. a call to engage in- a contest of skill, strength, etc. … 6. a difficulty in an undertaking that is stimulating (The Random House Dictionary).

He так уж редко это распространенное английское слово можно перевести менее распространенным русским вызов. Хотя некоторым оно кажется в этом значении довольно неуклюжим, все же можно считать его достаточно укоренившимся в русском языке, а потому вполне подходящим в таком, скажем, примере: The level of unemployment among young people is one of the greatest challenges facing the country today. He нравится вызов - можно воспользоваться словом проблема , правда, очень уж затертым у нас. Аналогичный пример из журнала Time: For many, getting any job after high school is one of life"s stiffest challenges . Но вот пример, где надо постараться передать еще не стертую экспрессивность этого английского слова. The English Channel is only twenty miles across but it presents a challenge even to the strongest swimmers. - Ширина Ла-Манша - всего двадцать миль, но переплыть его - задача, требующая максимума усилий (огромного напряжения сил) даже для сильного пловца. К аналогичному приему можно пpибегнуть и при переводe такого предложения (из Time): The challenge facing Nentsi- and the Russian government - is how to exploit the natural wealth of the Yamal Peninsula without destroying the cultural wealth of the Nentsi people. 0m ненцев (и от российского правительства) потребуется немало усилии и изобретательности, чтобы освоить природные богатства Ямала, не разрушая культурного богатства народа.

Интересен вариант перевода этого слова, подсказанный приведенным в начале статьи определением: challenge - стимул и даже раздражитель .

А теперь о получивших очень широкое распространение в последнее время выражениях типа adverb + challenged . Насколько мне известно, мода началась с выражения vertically challenged , ставшего «политкорректным» (см. об этом явлении в статье policy, politics, politician ) синонимом слова short в значении низкорослый . В статье Life Is a Struggle for the Vertically Challenged автор Джозеф Блокер (Joseph Blocher) пишет: Being short is not just a physical attribute; it is a way of life . Далее идут примеры дискриминации, неудобств и проблем в общении, с которыми сталкиваются в США люди невысокого роста (этот перевод кажется мне в большинстве случаев вполне приемлемым). По этой модели образовано несколько выражений, относящихся к людям с физическими или иными недостатками, например, physically challenged (Physically Challenged Golf Association - Ассоциация для игроков в гольф с физическими недостатками или, если считать, что русское слово инвалид не является в нашей культуре обидным, Ассоциация гольфистов-инвалидов ) и даже просто challenged (Challenged Athletes Foundation - Фонд поддержки спортсменов-инвалидов; challenged children - дети с затруднениями/проблемами в развитии). Постепенно, однако, как и все проявления политкорректности, эти выражения стали вызывать у некоторых американцев раздражение и переосмысливаться иронически. Отсюда, например, довольно забавное переложение сказки о Красной Шапочке: Vertically Challenged Red Riding Hood (я бы перевел это название еще более утрированно: «Вертикально озадаченная девочка в красном головном уборе» ). Самое главное для переводчика - уловить, используется ли выражение этого типа всерьез или с иронией, а также меру иронии. Что же касается вариантов перевода, то их разброс может быть очень велик: приходится, в частности, учитывать, есть ли необходимость в соблюдении «политкорректности» в русском тексте. В большинстве примеров, приведенных выше, такая необходимость, пожалуй, есть. А вот в названии Интернет-сайта Assistance for the Technologically Challenged я ее не вижу. Возможный перевод - Для тех, кто не в ладах/в трудных отношениях с техникой (встречается примерно в том же значении electronically challenged ). Photo Travel: Tour of Italy for the Financially Challenged - здесь for the financially challenged служит синонимом выражения on a budget : - Путешествие по Италии для людей с ограниченными финансами/средствами или По Италии с минимумом расходов . Очень интересный пример - использование выражения этого типа в намеренно политически некорректном, резко критическом смысле: Madeleine Albright: Ethically Challenged (название статьи известного публициста Уильяма Блюма). Я бы перевел «Этическая глухота Мадлен Олбрайт» .

Exposure

exposure exposing or being exposed to air or cold or danger, etc. (Oxford American Dictionary).

Известен пример с предложением Не died of exposure. Слово exposure употребляется здесь в значении (Новый БАРС) подвергание внешнему воздействию (хоть и неуклюже сказано, но лучше, может быть, не придумаешь). Oxford American Dictionary предлагает такое определение exposing or being exposed to air or cold or danger, etc. Вот именно, etc.! Ведь если не знать, где и когда человек умер (в пустыне? на Северном полюсе? в средней полосе? ночью? в полдень? и т.д.), то перевести совершенно невозможно. Нужен контекст.

Но слово exposure может задать переводчику загадки и другого рода. Во всяком случае, в предлагаемых ниже примерах переводчику вряд ли помогут «словарные значения» типа разоблачение, выдержка, экспозиция, обнажение, которые можно найти в большинстве словарей. Even after his prison term for rape and his subsequent exposure as an ordinary fighter, Tyson still fascinates the public (Time). Здесь значение слова exposure настолько широкое, что, кажется, оно десемантизировалось - по остроумному выражению В. Г. Гака, подверглось семантическому «опустошению». Мало этого, как видно из словарного определения, exposure значит и exposing, и being exposed. Впрочем, опытному переводчику в данном случае не составит труда найти подходящее русское слово (например, выступление) - ведь смысл предложения абсолютно ясен из контекста. Слово exposure, кстати говоря, совсем не книжное. Вот цитата из записи выступления Билла Гейтса (опубликовано в журнале Fortune): / was lucky enough when I was quite young to have an exposure to computers… Вспомним совет: нередко в переводе слов с широкой семантикой подходят слова также с широкой семантикой: Мне повезло: еще совсем молодым я познакомился с компьютерами… (русское познакомиться действительно сильно десемантизируется).

Сложнее обстоит дело в другом примере: Uralmash offers exposure to a large asset base but it has only just begun to restructure (из аналитического материала для инвесторов, подготовленного инвестиционной компанией Merrill Lynch). Думаю, что и здесь употреблено удобное, но семантически «опустошенное» слово. В переводе оно может просто исчезнуть, например: Уралмаш обладает мощной базой основных фондов. Можно все-таки попробовать проникнуть в смысл выражения offers exposure:

Уралмаш дает инвестору доступ к значительным основным фондам. А вот то же слово (и тоже в экономическом контексте), но уже в «отрицательном» смысле: What assets the banks do have could be wiped out thanks to their exposure to so-called «dollar forward contracts» signed with Western banks (журнал Time о положении российских банков в связи с угрозой девальвации). Оно может быть передано с использованием слов ответственность или риск . Те реальные активы, которыми банки действительно обладают, могут исчезнуть вследствие ответственности банков по такназываемым форвардным долларовым контрактам, заключенным с западными банками/Банки подвергли свои активы колоссальному риску, заключив так называемые долларовые форвардные контракты с западными банками.

Liberal, liberalism, laissez-faire

Liberal 1. giving generously. 2. ample, given in large amounts. 3. not strict or literal. 4. (of education) broadening the mind in a general way, not only training it in technical subjects. 5. tolerant, open-minded, especially in religion and politics. 6. favoring democratic reform and individual liberties, moderately progressive (Oxford American Dictionary). Понятие либерализм по-разному трактуется в Европе и Америке, что отражает различия в интеллектуальной и политической традиции двух континентов. Для нас дополнительная трудность возникает потому, что до недавнего времени это слово у нас толковалось излишне идеологизированно, что сказывалось даже в описании обиходного значения этого слова. См., например, словарь С.И.Ожегова 1985 года издания:Либерализм 1. Буржуазное идеологическое и политическое течение, объединяющее сторонников парламентского строя и ограниченных буржуазно-демократических свобод. 2. Излишняя терпимость, снисходительность, вредное попустительство. Под стать определению и примеры: гнилой либерализм, либерализм в оценке знаний.

Надо сказать, что идеологизированность характерна для употребления этого слова и в последнее время - как «у нас», так и «у них», что очень затрудняет задачу переводчика. Попробуем разобраться.

Во-первых, у слова liberal есть значения, не имеющие прямого отношения к политике и экономике. Основные синонимы этого слова в обиходных значениях: generous, open-minded, tolerant; lavish, abundant. The life of such a person as myself inevitably had a liberal quota of personal failures (George Kennan). Перевод не представляет большого труда, если вовремя распознать «ложного друга»: В жизни такого человека, как я, неизбежно встречались - причем нередко - личные неудачи. Liberal education - это, по определению Оксфордского словаря, education fit for a gentleman (по-русски я бы сказал хорошее общее образование с гуманитарным уклоном). В США немало liberal arts colleges. Хотя liberal arts - гуманитарные предметы, эти колледжи можно назвать общеобразовательными.

В политике (возьмем определение из The Pocket Oxford Dictionary как самое сжатое) liberal означает в Европе advocating moderate democratic reforms (no сути не так уж далеко от ожеговского определения!). В некоторых словарях помимо этих слов синонимом liberal дается слово, progressive .

Несколько иной оттенок имеет в Европе слово liberal в применении к экономике. Здесь синонимом liberal будет скорее unregulated или deregulated. Economic liberal - сторонник минимального вмешательства государства в экономику. Liberal economics, liberal economic reforms - это близко к тому, что в Англии называют словом thatcherism. Экономическая политика Маргарет Тэтчер - это приватизация, ограничение государственных социальных программ и экономического регулирования. В последнее время и у нас говорят о либеральных экономических реформах примерно в этом значении (правда, пока с другими результатами).

Характерно для европейского употребления слов liberal, liberalism: здесь нет никакой оценочности - ни положительной, ни отрицательной. В Америке получилось иначе.

Как пишет в своем Political Dictionary ярый противник либерализма в его современном американском понимании Уильям Сэфайр, liberal currently one who believes in more government action to meet individual needs", originally one who resisted government encroachment on individual liberties (кстати, обратим внимание, что слово government (см. статью government) употребляется здесь в значении государство, государственная власть). В XX веке американские либералы делали упор на решение таких проблем, как гражданские права негров, борьба с бедностью, регулирование экономических процессов с целью избежать кризисов типа «великой депрессии» 1930-х годов. Инструментом для их решения были различные государственные программы, что противоречило традиционной либеральной политико-экономической доктрине (emphasis on the full development of the individual, free from the restraints of government). Но в 1980-е годы американский liberalism вышел из моды, более того - само это слово стало сейчас чуть ли не бранным в американском политическом лексиконе. Поэтому американские авторы, как правило, уточняют, о каком либерализме идет речь. Пример из статьи американского журналиста Р. Дейла в International Herald Tribune: In the 19th century… France chose the path of protectionism and state intervention, while its Anglo-Saxon rivals opted/or economic liberalism and free trade.

Переводчик должен быть крайне осторожен, особенно переводя с русского. Ведь если русский экономист говорит либерализм не решает всех экономических проблем, американцы, возможно, ему поаплодируют, но правильно ли они его поймут? В данном случае либерализм надо перевести liberal economics, а еще лучше laissez-faire economics. Подтверждающий пример из газеты Washington Post: Yeltsin suggested that the era of laissez-faire capitalism, a battering ram in ending Communist rule, was at an end.

Трудно сказать, что произойдет со словом liberal в будущем, но сегодня в Америке the L-word имеет такую политическую окраску, что от него буквально шарахаются. Interpreter (translator), beware!

Postal (to go postal)

Выражение to go postal представляет собой типичный пример языковой моды (см. статью vogue words, buzz words and catch phrases). Это словесное поветрие распространилось в 1990-х годах и - не столь уж частый случай в Америке - вызвало не просто полемику, а даже определенные социальные последствия, о чем несколько ниже. По смыслу оно не привнесло в язык ничего нового - это синоним таких выражений, как to go beserk, to go haywire или (с несколько иным оттенком) to go ballistic. Именно так оно определяется на Интернет-сайтах, следящих за новыми явлениями в английском языке (в известных мне словарях оно пока не зафиксировано).

go beserk. Originated in the USA in the 1990s, where there were several incidents of people going beserk and shooting numerous members of the public in post offices.

a euphemism for becoming stressed out to the point of losing it completely (это определение практически полностью соответствует смыслу русского выражения крыша поехала - см. статью об этом выражении в русско-английской части словаря).

На мой взгляд, наиболее точное представление о смысле, происхождении и коннотациях этого выражения дает определение с сайта хьюстонского Университета Райс (Rice University).

postal, adj. extremely hostile. .

Теперь яснее, почему вокруг этого выражения, как у нас говорят, сыр-бор разгорелся. Приведу цитату из статьи в газете «Сан-Франциско кроникл»: «Going postal» is no longer just slang/or craved mass murder. It"s now a key phrase in a new computer game so violent that it has postal workers, well, up in arms. Called «Postal,» it features a gun-toting character who goes beserk. Throughout the game, players often hear a woman screaming, «He"s going postal!»

Далее газета сообщает, что с осуждением подобного стереотипа, создающего ложное представление о тружениках американской почты, выступил руководитель почтового ведомства США (Postmaster General). Более того: Mail carriers" union members are boycotting the game. Но, как это ни странно, во всяком случае для тех, кто считает США страной торжествующей политкорректности (см. статью policy, politics, politician), выражение to go postal закрепилось в речи.

Несколько слов о его переводе. В случаях, когда ясно, что оно обозначает не насилие или расправу над ни в чем неповинными людьми (см. выше slang for crazed mass murder), а просто крайне резкую реакцию на событие, в переводе следует прибегнуть к словам из семантического поля возмущение, недовольство: Publishers Go Postal Over New Rate Hikes (заголовок статьи в журнале Media Life). - Издатели возмущены новым повышением тарифов или несколько сильнее: Новое повышение тарифов вызвало взрыв возмущения среди издателей. Другое решение подсказывает пример из полемической статьи в газете «Бостон глоуб» (автор критикует позицию республиканской партии по проблеме ограничений на приобретение оружия): We won"t ask where the Republicans were when couriers and clerks went postal, killing their colleagues. - He будем спрашивать, где были республиканцы, когда потерявшие рассудок курьеры и клерки расправлялись со своими коллегами. Аналогичный пример: Members of the crew tried lo hold down a single individual, but the individual got up again and essentially went роstal in the cockpit (PSI Tech Spot Report). - Члены экипажа попытались сдержать человека, действовавшего в одиночку, но тому удалось встать, после чего он стал крушить все вокруг себя в кабине самолета.

Survive, survivor

survive 1. to continue to live or exist. 2. to live or exist longer than, to remain alive or in existence after (Oxford American Dictionary). Частое употребление этого слова в английских текстах наводит на следующую мысль. Язык подобен огромному складу, где на стеллажах разложены слова, обороты, фразеологические сочетания, идиомы, поговорки, цитаты и т.д. Одни стеллажи стоят ближе к входу, к ним достаточно протянуть руку. Другие - подальше, третьи - в темных углах. Особенно часто употребляемые слова можно сравнить с предметами, лежащими на ближних полках. Если надо описать какую-нибудь ситуацию, обращаются скорее всего к ним. В другом языке ту же ситуацию опишут без этих слов. Впрочем, менее образно, но, может быть, лучше и короче выразил ту же, в сущности, мысль В.Г.Гак и замечательной книге «Сопоставительная лексикология»: «Некоторые понятия либо аспекты действительности оказываются первоочередными, ближайшими для говорящих на данном языке. Слова, обозначающие эти аспекты и понятия, составляют наиболее многочисленную и детализированную группу. Они наиболее употребительны, становятся базой для обозначения других понятий, поскольку при наименовании мысль идет от более привычного и знакомого к незнакомому».

Возьмем слова survive и выжить, уцелеть. Русские слова явно не с ближайшей полки, и если по-английски естественно сказать: The President spoke to the survivors of the crash, то по-русски мы скажем, скорее всего, с пострадавшими. Вот предложение из International Herald Tribune: She survived five skin-replacement surgeries, but was unable to overcome the assault to her vital organs and immune system, doctors said. Дословный перевод (Она пережила пять операций и т.д.) выглядит нелепо. По-русски журналист, видимо, описал бы эту ситуацию так: Ей было сделано пять операций по пересадке кожи. По словам врачей, смерть наступила в результате поражения жизненно важных органов и иммунной системы. (Кстати, русское пережить далеко не всегда равно tо survive: разговорное Я этого не переживу по-английски будет This will kill me.) Конечно, не будет большой беды, если из-за недостатка времени устный переводчик не найдет наиболее естественного русского варианта. И все же стоит иметь наготове такие, например, слова, как преодолевать (испытания, трагедию и т. п.). сохраниться, остаться в живых . А когда о человеке говорят He is a survivor , то имеют в виду ему ничего не страшно, он непотопляем .

И еще одна особенность. В некрологах в английской и американской печати всегда указывается: He / she is survived by (и дальше идет перечень членов семьи покойного). У нас давать эти сведения не принято. В переводе можно воспользоваться термином из сфер страхования и статистики пережившие родственники. Можно прибегнуть и к такому варианту: Выражаем соболезнование родным и близким покойного (и далее перечень).

Переводчик М.С.Горбачева составляет новый русско-английский словарь

Помните горбиманию конца 1980х - начала 1990х годов? Одним из ключевых факторов, обеспечивших популярность Горбачева на Западе, стала его простая манера речи, отличавшаяся от стандартных неудобопонятных речей других партийных лидеров, его предшественников. Тем не менее, при всем уважении к Михаилу Сергеевичу, мы в действительности полюбили не его слова. Нам нравилось то, что говорил лысеющий мужчина с густыми усами, стоявший рядом с Горбачевым - его переводчик Павел Палажченко.

Сам Палажченко всегда отметает это утверждение как «историческое хулиганство». Однако оригинальная русская речь Михаила Сергеевича, топила его идеи в непонятном многословии, разочаровывавшем его русскоязычную аудиторию, когда та пыталась - нередко напрасно - разобраться в том, что именно он хотел сказать. Только спустя несколько лет мы поняли: Горбачев зачастую говорил недостаточно ясно, чтобы иметь достаточно места для маневра у себя на Родине. Палажченко, однако, позаботился о том, чтобы для западной аудитории речи Горбачева звучали внятно и ясно, чтобы она понимала то, что тот хотел сказать, благодаря отточенному и правильному английскому языку, богатому идиоматическими оборотами.

Палажченко - высочайший мастер своего дела. Поскольку мне самому довелось поработать профессиональным переводчиком, как с устного, так и письменного английского языка, думаю, что могу провести различие между ним и всеми остальными мастерами этого цеха. Павел никогда не скупился и делился своим богатым языковым багажом с друзьями и коллегами. Пользуясь его щедростью, мы обращались к этой «живой энциклопедии» столь беззастенчиво, что, как я подозреваю, он чувствовал себя мастером, делящимся своим опытом сразу со всеми нами. Его первый словарь, который он посвятил рассмотрению тонкостей употребления английской политической, дипломатической лексики и англоязычных терминов, используемых средствами массовой информации, вышел в печать в 1999 году («Все познается в сравнении, или Несистематический словарь трудностей тонкостей и премудростей английского языка в сопоставлении с русским» - прим. пер.). Недавно московское издательство «Р. Валент» выпустило в свет 300 - страничное продолжение этого словаря, в котором оригинальная англо-русская часть дополнена новой русско-английской. «Мой несистематический словарь» П. Палажченко устраняет ряд зачастую непреодолимых трудностей, возникающих при переводе с английского языка на русский и обратно, и препятствующих адекватному пониманию тех или иных понятий.

«Именно малозаметные мелочи и составляют язык», - говаривал профессор Московского института иностранных языков. Владение этими малозаметными мелочами делает и отличает профессионала. В особенности это касается новых явлений языка и его феноменов - новых слов, терминов, выражений и сленга - проникающих в язык. «Не отставай от жизни!», - таков ответ Палажченко, и его словарь служит как раз этой цели. Остро отточенные и ярко написанные полустраничные статьи словаря не только содержат английские эквиваленты для наиболее коварных новых слов русского языка (и, наоборот, - т.е. русские эквиваленты для английских слова - прим. пер.), но и толкуют их значения и происхождение при помощи удачно подобранных цитат. Анализ лингвистической, культурологической и политической информации, который дает в своей книге Палажченко, представляет собой увлекательную, остроумную и нередко забавную пищу для ума.

Многие переводчики спотыкались, скажем, на слове «востребованность» - неясном заумном слове, широко используемом в русском языке и имеющем значение «требуемый» или «нужный» при отсутствии точного эквивалента в английском языке. Это одна из хитростей русского языка, придающих ему интеллигентский лоск, но осложняющих жизнь иностранцев. Палажченко дает следующий пример словоупотребления: «режиссер театра обращается к актерам на собрании труппы: главный критерий вашего сохранения в составе труппы - востребованность репертуаром» . И комментирует его: «Это, конечно, «элегантнее», чем Если для вас не будет ролей в театре, мы вас уволим , но по существу то же самое».

Словарь - не единственный вклад Павла Палажченко в ликвидацию белых пятен и культурно-исторических лакун. В 1997 году в издательстве Pennsylvania State University Press увидела свет его книга «Годы, проведенные с Горбачевым и Шеварднадзе», которая представляет собой рассказ очевидца о периоде истории с 1985 по 1991 год. Любой изучающий этот критический период как российской истории, так и истории советско-американских отношений, найдет в этой работе ценный, непредвзятый и поучительный источник, настоящий учебник по тому времени, написанный рукой зрелого и искушенного дипломата.

Неизменно сохраняя верность своему прежнему начальнику и другу Палажченко в настоящий момент возглавляет пресс-службу «Горбачев-фонда» в Москве. Однако это не мешает ему совершенствовать свое искусство на самом высоком уровне во время мероприятий в ООН и ЕС. Виртуоз синхронного перевода не отстает от жизни, то же самое, впрочем, можно сказать и о его словаре.

Блиц-интервью «Огонька»

На прошлой неделе «Огонек» уже рассказал о состоявшейся в США сенсации: вышла книга переводчика президента СССР Павла Палажченко «Мои годы с Горбачевым и Шеварднадзе». Интерес Запада понятен: ведь автор был за спиной советского лидера на самых разных официальных и не очень официальных встречах. Мы позвонили виновнику сенсации в Соединенные Штаты.

– Павел Русланович, поступила ли первая реакция на вашу книгу?
– Со мной уже договорились примерно о десяти интервью. И раскупается нормально.

– Первым читателем, наверное, был Михаил Сергеевич?
– Нет. Он, конечно, знал, что книга готовится, но рукопись не читал – я же сразу писал по-английски. Я подарил ему экземпляр. Может быть, ему кто-нибудь переведет… Но дело в том, что я вообще очень негативно отношусь к людям, которые используют свою временную близость к великим событиям и большим людям для того, чтобы потом писать об этом гадости. Конечно, ничего не надо скрывать, но и вырывать из контекста тоже нельзя.

– Всех, естественно, интересует, что нового о закулисной политике тех лет вы написали?
– Никаких сенсаций в моей книге нет. Да она и писалась вовсе не для того, чтобы удивить мир. Новое, неизвестное – то, как западные лидеры реагировали на происходившие в СССР перемены. Я описал это как очевидец. Ведь я видел реакцию и Шульца, и Бейкера (они, кстати, написали отзывы на книгу), и многих других. Наверное, читателю будет интересно и то, как объединяли Германию.

– О вас говорили как о лучшем кремлевском переводчике…
– Я это комментировать не буду – чемпионатов никто не устраивал. По-моему, показатель уровня может быть только один – возникают ли из-за перевода проблемы. Из-за моих переводов проблем не возникало никогда.

P.S. «Мои годы с Горбачевым и Шеварднадзе» в России пока не издана – нет спонсора и нет перевода на русский. Но Павел Палажченко согласился в ближайшем будущем поработать над отрывком своей книги специально для публикации в «Огоньке».

Ex-Gorbachev Interpreter Writes Book

In «My Unsystematic Dictionary,» published in Moscow, Palazchenko tackles the things they don"t teach you in language class - such as «to go postal» and «no-brainer.»

Covering Russian bureaucratese as well as American political correctness, it"s both a guide to good translation and a handbook for cultural understanding.

One side effect of the changes unleashed by Gorbachev is that in today"s Russia, translations from and into English are everywhere, from restaurant menus to Hollywood blockbusters. But often they do more to confuse than to enlighten.

«Sometimes, a bad translation can really be a problem. It sometimes really impedes understanding,» Palazchenko told The Associated Press. «This has become a mass profession, … so I think there is some cause for alarm.»

The bald, mustachioed Palazchenko was a fixture at Gorbachev"s summit talks with President Reagan, and he stayed Gorbachev even after the Soviet reformer was shoved off the political scene. At 53, he continues to interpret at Gorbachev"s many international appearances and also handles his media relations.

Gorbachev, known as a big talker with a love for colorful phrases and complex metaphors, is no easy ride for an interpreter.

Palazchenko recalled how Gorbachev surprised him at the first summit with Reagan in Geneva in 1985 by quoting extensively from the Bible - highly unusual for the leader of a communist regime. Palazchenko was ready. He had studied Bible phrases in depth years before, and was able to render perfectly the long passage from the Book of Ecclesiastes that begins «To every thing there is a season.»

But memorizing passages from the Bible is not enough to prepare today"s translators, and Palazchenko"s book offers translations of newer expressions and concepts.

The book offers a comprehensive section on Russian slang, including «otstoi,» a word teenagers use to mock anything old-fashioned. Palazchenko translates it as «square,» though today"s American kids might find the word itself to be otstoi.

American slang entries include «no-brainer,» which Palazchenko translates as «eto yozhu yasno» - clear to a hedgehog.

Palazchenko devotes a page-and-a-half to «challenge» - a word with no direct equivalent in Russian. Possible substitutes include «problem» or «a task requiring great effort,» he suggests. He also gives advice on the, er, challenge presented by new American euphemisms, such as «physically challenged.» It means «disabled,» he writes.

Translating «going postal» depends on the context, Palazchenko explains. It can mean a murderous rampage, or simply to be extremely - but nonviolently - upset. The Russian term would be «krysha poyekhala» - «losing your roof,» he writes.

Many of the entries in the Russian-English half of the dictionary warn the translator of «false friends» - words that sound the same in both languages but are different. For instance, the Russian «adekvatny» sounds like «adequate» but means «appropriate» or «good.» «Anekdot» is not an anecdote, but a joke.

Then there"s the ultimate puzzle - the Russian expression «twice as few.» As Palazchenko points out, it simply means «half.»

American Phrases in Russian

Some examples from «My Unsystematic Dictionary,» by Pavel Palazchenko, former Soviet leader Mikhail Gorbachev"s interpreter:

Been there, done that - Na eti grabli my uzhe nastupali - We"ve already stepped on that rake.

Get a life - Ne prospi zhizn" - Don"t sleep through life

In the pipeline - Na podkhode - Coming up

Downsize - Otsekat" nenuzhnoye - To chop off the unnecessary

No-brainer - Eto yozhu yasno - It"s clear to a hedgehog.

Фото

Часть материалов предоставлена Палажченко Павлом Руслановичем специально для «Города переводчиков». Компилятор:

Сегодня у нас в гостях – необычный человек, которому довелось работать с первыми лицами советского государства, переводчик-синхронист Павел Палажченко. Он родился в Московской области в 1949 году, окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени М. Тореза, владеет английским, французским, испанским, итальянским и немецким языками. После окончания курсов переводчиков ООН Палажченко работал в секретариате ООН в Нью-Йорке (1974-1979 гг.), а затем в Министерстве иностранных дел СССР. Он принимал участие в переговорах между СССР и США по вопросам безопасности и разоружения, а начиная с 1985 года был неизменным переводчиком Горбачева на всех советско-американских встреча министров на высшем уровне. Ему запомнились не только советские руководители, но и Буш, Бейкер, Рейган Тэтчер, Раджив Ганди. Одним из самых трудных моментов в своей практике Палажченко считает переговоры в Рейкьявике в 1986 году, а самым большим успехом – подписание в Вашингтоне договора о ракетах средней дальности. В переговорах с Западом и внутри страны, по словам Палаженко, главным для Горбачева было показать себя сильным лидером: «На него давили со всех сторон, но в критические минуты он умел собраться». На переговорах Горбачев вёл диалог, а не читал по бумажке, причём ни разу не ошибся, – ни в одном факте или цифре. Бессменный переводчик стал для Михаила Сергеевича и другом и помощником. Их связывает очень доверительные отношения. Он остался с ним и впоследствии: «Я сам очень тяжело переживал, когда вся наша интеллигенция Горбачева побежала в 1990-хх и 1991 году. И я считал своим долгом остаться рядом с ним». До настоящего времени Палажченко работает руководителем отдела международных связей и контактов с прессой в Горбачев-Фонде. Палажченко очень легко работать с Горбачёвым, потому что он уважает его. Ещё больше добавила ему уважение то, как Горбачёв преодолел все уготованные судьбой испытание: «Две самые большие потери в его жизни – это распад страны и смерть Раисы Максимовны. И то и другое он пережил очень тяжело, но всё-таки не сломило его не то не другое. В статье к 25-летию августовского путча Палаженко пишет: «Последствия путча 1991 года оказались для страны катастрофическими. Они повернули развития событий по одному из худших вариантов, хотя, может быть и не по самому худшему… Сохранение реформированного Союза, хотя бы на переходный период, было бы, по его убеждению, лучшим для России, и других республик, и для всего мира, позволило бы избежать глобальной дестабилизации, не допустить хаотических процессов во многих частях мира. Отношения между нашей страной и Западом были бы более равноправными, и при всех неизбежных сложностях, наверное, удалось бы избежать нынешнего обострения отношений, которое не выгодно никому, не особенно России». За годы тесной работы Горбачёв и Палажченко принципиально разошлись, когда в 1996 году Горбачев баллотировался в президенты, а Палажченко считал, что этого делать не следует. Узнав, что за Горбачева проголосовал около миллиона человек, у Палаженко появилось желание каждому из них пожать руку. По его словам, Горбачёв верит, что в конце концов рационально и эмоционально, он будет не просто оправдан, но оценён россиянами. Палажченко очень любит свою переводческую профессию: «Впитывать воздух чужого (и своего) языка, рыться в ворохах слов и, найдя нужное, нужно ощутить его фактуру, его объём, а потом нащупывать нити межъязыковых соответствий – так и осталось моим любимым занятием». Он – один из лучших в России мастеров устного перевода, один из крупнейших знатоков тонкостей и сложностей английского языка, его перу принадлежит несколько книг о проблемах перевода. Павел Палажченко любезно согласился ответить на вопросы корреспондента и рассказать о своей необычной и сложной работе.

— Павел, кем Вы мечтали стать в ранней детстве, ещё до школы?

— До школы, пожалуй, такого не было, в школе я прошёл обычный путь: сначала меня привлекали какие-то романтические профессии, например, геолог, а, начиная с 7-8 класса, я уже стал себя видеть переводчиком.

— Я читал, что серьёзно английским языком Вы начали заниматься с 8-ми лет по настоянию мамы – преподавателя английского языка, но поначалу Вам это было не очень интересно. А когда появился интерес к изучению иностранного языка?

— Это возникло постепенно, сначала я действительно занимался не очень охотно, но, тем не менее, довольно успешно: во-первых, моя мама была замечательным педагогом, а, во-вторых, и я обладал определёнными способностями. К 5-6 классу мне это стало интересно, а уже в 7-8 классе возник интерес не только к самому языку, но и к стране – Великобритании, тогда она больше интересовала, чем Америка. Я думаю, что мы тогда жили не совсем за «железным занавесом», кое-что мы знали, и был привлекателен «тот» образ жизни. Это, я думаю, сыграло определённую роль. А ещё – культура, особенно музыка – «Битлз» и другие группы. Это тогда, кажется, всех увлекало, а тех, кто испытывал интерес к английскому языку, – особенно. Думаю, это было не решающим фактором, но – одним из них. Времена моего детства и юности это все-таки не время интенсивной «холодной войны», а, скорее, ещё период «оттепели». Но с 1968 года ситуация изменилась…

— Когда Вы поступали в институт, был большой конкурс?

— По сравнению, скажем, с медицинским институтом конкурс был сравнительно небольшой: 4-5 человека на место. Просто многие люди туда не шли, ведь преподавание иностранных языков в Советском Союзе было не на самом высоком уровне, этот предмет считался второстепенным, и если в другие ВУЗы люди шли на свой страх и риск, даже имея не очень высокие оценки, то поступать на иняз многие не решались. С другой стороны, это был 1966 год, когда сразу выпускались два класса – десятый и одиннадцатый, поэтому конкурс был выше, чем в предыдущие и в последующие годы. Поступить было не очень просто, но я набрал 19 баллов из 20 и поступил, без всякого блата.

— Вы хотели быть именно переводчиком, а не педагогом?

— Институт назывался педагогическим, но я поступил на переводческий факультет, преподавателем я себя не очень видел. Тогда считалось так: раз работа связана с выездом за рубеж, к тому же большая часть выпускников шла в силовые структуры, то эта работа и этот факультет – только для мужчин. В реальной жизни было не совсем так, у нас появлялись девушки, кто-то из них переводился с педагогического факультета и с отделения прикладной лингвистики, и еще какое-то количество девушек появилось на третьем-четвертом курсе. Ну и, конечно, рядом, в том же здании, был педагогический факультет, так что никакого «голода» в этом плане у нас не возникало.

— После хрущёвской «оттепели» начались небольшие «заморозки», когда в 1964 году сменилась власть – я имею в виду приход Л. Брежнева. Вы не почувствовали какого-то дискомфорта, ведь Вы уже привыкли к некой свободе, а тут постепенно стали «закручивать гайки»?

— «Закручивание гаек» началось в 1968 году в связи с чехословацкими событиями (вторжение советских войск в Прагу. Прим. автора ), а до этого все-таки было посвободнее, хотя, конечно, преподаватели идеологических дисциплин – «Истории партии» и т.п. — подчёркивали, что мы учимся в идеологическом ВУЗе и не должны замыкаться на языке. Мы это воспринимали скорее как формальность. В начале 70-х годов СССР подписал с США договоры по ПРО и об ограничении стратегических вооружений, но одновременно внутри страны «закручивались гайки», так что мы находились в водовороте этих противоречивых тенденций. Если же говорить об идеологии, то именно тогда она приняла совсем косные и застывшие формы. Мы это чувствовали, но, как и большинство людей в Советском Союзе, принимали эту реальность, хотя нам многие и не нравилось.

— В своё время вы окончили «Курсы переводчиков ООН». Как Вы туда попали, был ли строгий отбор?

— Эти курсы существовали для того, чтобы заполнять вакансии в переводческих службах ООН в Нью-Йорке, Женеве и Вене. Длительность курса – год, там учились письменные и устные, т.е. синхронные переводчики. Каждый год, в связи с обязательной ротацией (в секретариате ООН советский сотрудник не мог работать более 5 лет) необходимо было пополнять эти службы, заменять сотрудников. Выпускалось около 20 письменных переводчиков и 5 синхронистов. Я попал в группу синхронного перевода, где, в основном, были выпускники переводческого факультета иняза. Что касается отбора, то сначала отбирали по рекомендации кафедры, а потом ещё было собеседование с ООНовской комиссией.

— А преподаватели были местные или иностранные?

— Преподаватели были наши. Синхрон преподавали бывшие переводчики ООН: Гелий Васильевич Чернов, Лев Елисеевич Ляпин. Были и другие преподаватели, как бывшие ООНовские сотрудники, так и другие, все – очень хорошие переводчики. Синхронисты, конечно, осваивали и письменный перевод. Кроме того, мы изучали структуру и деятельность ООН, занимались переводом реальных ООНовских текстов, в том числе довольно сложных. Это был год очень интенсивной учёбы, которая из меня сделала профессионального переводчика.

— Я думаю, что для наших читателей кое-что пояснить: синхронный перевод предполагает разные вариации…

— В ООН главный вариант – синхронный перевод на родной язык с двух иностранных, так что нужно было освоить и перевод с французского. У нас в России, а раньше в СССР – другая система перевода: одна и та же кабина переводит с иностранного на русский язык и с русского на иностранный. Этот вариант сейчас принят и в международных организациях для китайского и арабского языков.

— Бывает, когда переводчик переводит синхронно, а есть вариант, когда текст уже переведён заранее, поэтому переводчик просто читает готовый текст. У Вас такое было?

— Не так уж часто переводчику дают текст заранее, тем более переведенный (да и перевод не всегда хороший). Как правило, текст приносят в кабину переводчика за 5-10 минут до начала выступления, а иногда и сразу после его начала. Если Вы говорите об этом, то тут есть три варианта:

1) Синхронный перевод текста без подготовки и без текста

2) Синхронный перевод текста с подготовкой (от 3-5 минут – до 30)

3) Текст есть, но его приносят с началом выступления

Некоторым переводчикам текст в таких случаях даже больше мешает, чем помогает: это распыляет внимание. Бóльшая часть работы синхронного переводчика – перевод без письменного текста.

— А т.н. «шептание на ухо» – из этой серии?

— В ООН перевод всегда с техническими средствами. Но когда нет техники, то возникают разные варианты «полусинхронного» перевода, когда переводчик сидит или стоит рядом с тем, кому или кого надо переводить, либо слушает оратора без наушников и говорит в микрофон, соединенный с наушниками, либо это какая-то «смесь» полусинхронного и последовательного перевода, даже не знаю, как это назвать. Физически это тяжелее.

— Вы были личным переводчиком не только М.С. Горбачёва, но и Э.А. Шеварднадзе…

— Да, с Горбачёвым и с Шеварднадзе я начал работать в 1985 году, а с Михаилом Сергеевичем я сотрудничаю и помогаю ему до сих пор. С Шеварднадзе я работал до тех пор, пока он был министром иностранных дел СССР. Такого понятия, как «личный переводчик» нет, но я был основным переводчиком, участвовал во всех саммитах, во всех переговорах Шеварднадзе с американцами, англичанами. Это – довольно большая и напряжённая часть моей жизни.

— Сейчас вы работаете в Фонде Михаила Горбачёва и курируете связи с зарубежными СМИ. Что входит в Ваши обязанности?

— Горбачев-фонд – фонд социально-экономических и политологических исследований. И в соответствии с этим названием основная задача Фонда – проведение таких исследований – как в международном аспекте, так и изучение происходящих процессов у нас в стране, изучение и систематизация истории перестройки, издание книг, основанных на документах эпохи перестройки. Кроме того, поскольку Михаил Сергеевич Горбачёв является фигурой, к которой постоянно проявляется интерес – среди наших журналистов и в международной прессе, у нас есть небольшое подразделение, которое занимается связями со СМИ. Я занимаюсь этим, а также и другими международными делами, помогаю Михаилу Сергеевичу в его поездках за рубеж, хотя сейчас он ездит уже меньше. Работы много, и, к сожалению, сейчас у меня из-за этого стало меньше времени для работы над собственными книгами и статьями. Кроме того, я действующий переводчик, работаю с различными организациями и сочетаю эту работу с работой в Фонде. Вот уже 30 лет я нахожусь рядом с Горбачёвым. Это довольно редкая ситуация, насколько я знаю – в какой-то степени уникальная.

Беседовал Евгений Кудряц

«Немецко-русский курьер», октябрь-ноябрь 20 16 гожа

30 сентября отмечается Международный день переводчика. О наиболее востребованных для перевода языках, качествах, необходимых для работы переводчика, забавных моментах в своей профессиональной деятельности, а также заменит ли Google Translate живых людей рассказал в интервью РИА Новости известный российский переводчик, долгое время работавший с Эдуардом Шеварднадзе и Михаилом Горбачевым Павел Палажченко.

— Какие качества необходимы переводчику в современном мире?

— Те же, что и всегда. Суть профессии не изменилась. Переводчик служит взаимному просвещению, взаимопониманию и сближению народов. Конечно, со времен Пушкина, когда в России стали широко переводить иностранных авторов (и он сам, кстати, переводил), появились новые виды перевода — прежде всего синхронный перевод, расширился диапазон языков, профессия стала массовой. К необходимым переводчику качествам и навыкам добавились, пожалуй, только технические и деловые. Надо осваивать средства автоматизации и повышения эффективности труда переводчика и не в меньшей степени рыночные навыки, чтобы уверенно чувствовать себя в высококонкурентной среде. Все остальное как прежде: владение языками, любовь к слову, трудолюбие и, я бы сказал, самоотверженность.

— Достаточно часто бытует мнение, что с развитием электронных гаджетов, программ, аналогичных Google Translate, профессия переводчика постепенно уходит в небытие. Вы согласны с такой точкой зрения?

— Такие предсказания были и в те годы, когда я начинал учиться в институте, а было это пятьдесят с лишним лет назад. Прорыв, который сделал Google Translate (кстати, в последние несколько лет качество его переводов практически не растет), позволяет знакомиться с содержанием текстов на разных языках, но спрос на высококачественный перевод сохранился и, вполне возможно, будет даже расти. Другое дело — различные средства автоматизации перевода (электронные словари, системы помощи переводчикам и переводческой памяти). Они нужны, их надо уметь использовать, но конечной, ответственной инстанцией остается человек.

— Какие иностранные языки в области перевода сейчас наиболее востребованы и почему?

— Уже несколько десятилетий роль глобального средства общения играет английский язык. Его осваивают граждане разных стран, на нем пишется большое количество текстов не только в англоязычных странах. Это, безусловно, самый востребованный язык. Далее идут официальные языки ООН — французский, испанский, китайский, арабский. Плюс немецкий, португальский, японский. На эти языки вместе взятые приходится львиная доля работы. Но мне кажется, что возрастает роль и некоторых других языков, например турецкого, корейского, хинди. А высококлассных специалистов по этим языкам немного.

— Сталкиваетесь ли вы с какими-либо профессиональными трудностями или перевод давно перестал быть для вас тайной за семью печатями?

— Вся жизнедеятельность переводчика — это постоянное преодоление трудностей. Я на днях прочитал для участников и зрителей конкурса устных и синхронных переводчиков "Косинус", проходившего в МГУ, лекцию на тему "Как учиться всю жизнь". Для переводчика это норма. Иначе невозможно оставаться на уровне, невозможно преодолевать постоянно возникающие трудности.

— Были ли в вашей профессиональной деятельности случаи, которые вы помните до сих пор?

— Конечно, в памяти остался прежде всего период с 1985 по 1991 год, когда я участвовал во всех советско-американских саммитах, переговорах с главами и министрами разных стран. Причем запомнились не столько отдельные случаи, сколько весь этот процесс, приведший к окончанию холодной войны и гонки ядерных вооружений. Если выделять наиболее яркие события, то это, пожалуй, встречи на высшем уровне в Рейкьявике и на Мальте.

— Расскажите, пожалуйста, о забавных, смешных эпизодах из вашей деятельности?

— В самом начале моей переводческой карьеры, когда я работал в Секретариате ООН, меня попросили помочь конферансье на концерте солистов Большого театра, гастролировавших в Нью-Йорке. Концерт организовал Клуб русской книги при ООН, собрались многие мои коллеги, как русскоязычные, так и иностранцы. Конферансье объявил следующий номер: "Рахманинов. Сон". Не знаю, какое нашло на меня затмение, но я перевел Rakhmaninov. Sleep. Из аудитории донесся женский голос: "Dream, Паша".

— Сталкивались ли вы с попытками посторонних лиц выведать у вас содержание бесед, которые вы переводили?

— В явной форме, пожалуй, нет. Собеседники, как правило, понимали, о чем я могу говорить, а о чем нет, а я точно знал, в каких рамках я должен держаться.

Перечитываю статьи Павла Палажченко, одного из ведущих отечественных переводчиков, и каждый раз некоторые вещи по-новому для себя воспринимаю, полезное и интересное нахожу... Ниже - его статья.

Перевод как учебная дисциплина, как умение и как профессия

Источник: http://www.pavelpal.ru/node/555

В последнее время меня часто приглашают выступить с лекциями перед преподавателями различных вузов, переводчиками. Текст одной из моих лекций я решил поместить здесь, поскольку он довольно полно отражает мою позицию по некоторым дискуссионным вопросам.

Слово «перевод» многозначно. Им обозначается процесс переложения речевого произведения на другой язык, деятельность человека, осуществляющего этот процесс, и результат этой деятельности (в виде целого текста или его фрагментов). Часто - и не совсем точно - переводом называют лексическое (словарное) соответствие того или иного слова в другом языке. Наконец, переводом называют и учебную дисциплину, кстати, сравнительно новую, систематическое преподавание которой началось во второй половине прошлого века.

Усилиями выдающихся теоретиков и практиков перевода - Я.И. Рецкера, Л.С. Бархударова, В.Н. Комиссарова, Г.В. Чернова, недавно скончавшегося В.Г. Гака и других - в нашей стране в этой области был достигнут исключительно высокий уровень мастерства и практических результатов. Этот факт широко признан, в том числе и нашими коллегами за рубежом. Тем не менее по-прежнему распространено мнение, что переводу учить не обязательно, что умение переводить естественно складывается из знания родного и иностранного языков. Не менее широко распространены, в том числе среди успешно работающих переводчиков, сомнения в полезности теории перевода и особенно ее изучения. Ответы на подобные вопросы давались не раз, и тем не менее стоило бы вернуться к этой проблеме, которая в изменившихся условиях выглядит, может быть, несколько по-иному.
Для начала вспомним, что вплоть до появления - опять-таки во второй половине прошлого века - новых, «беспереводных» методик изучения иностранных языков процесс изучения любого языка (разумеется, массового, школьного, а не «штучного», с гувернанткой или в двуязычной семейной среде) представлял собой сочетание запоминания слов, освоения грамматики и учебного перевода. Эффективность этого процесса была не очень высока, но в значительной мере он сохранился и сейчас. Грамматика иностранного языка преподается через перевод сотен искусственно (и далеко не всегда искусно) составленных предложений, предназначенных для освоения того или иного грамматического времени или наклонения, модальности, артикля и т.д. Избежать этого в условиях отсутствия иноязычной среды, видимо, невозможно. Нельзя отрицать и определенную пользу таких переводов. Но верно и то, что такие упражнения могут создать у студентов неверное представление о сути перевода как умения и как деятельности. Поэтому так важно давать не только будущим переводчикам, но и всем, кто будет так или иначе связан с переводом в своей работе (журналистам, дипломатам, юристам, экономистам, работникам сферы корпоративного и государственного «пиара» и т.д.) теоретически осмысленное представление о том, что такое перевод - профессиональный, адекватный, в конце концов просто приемлемый - и чем он отличается от лексико-грамматических упражнений.

Учебный (или лексико-грамматический) перевод ориентирован на однозначные (или легко угадываемые из нескольких простых) соответствия, на оценку по принципу «правильно-неправильно». В таком переводе, как правило, нет места лексическим трансформациям, особенно комплексным (как подчеркивал Я.И. Рецкер, в реальном переводе трансформации типа метонимического перевода, конкретизации, адекватных замен не так уж часто встречаются в чистом виде, а скорее накладываются одна на другую или сливаются друг с другом). Нет в нем места и прагматике, а в профессиональном переводе прагматический фактор постоянно приходится учитывать. Наконец, учебный перевод вполне возможен без типологических сопоставлений (имеется в виду сравнительная типология языков и текстов), не имеет большого значения и стилистика.

Надо иметь в виду, что с развитием международного общения и взаимодействия, взаимопроникновения культур число людей, деятельность которых связана с переводом, постоянно растет. И далеко не всегда они успешно справляются с задачами, встающими перед ними. Справедливости ради следует признать, что задачи эти далеко не всегда просты. Приведем лишь один пример.

Когда несколько месяцев назад в нашей стране началась кампания борьбы с «оборотнями в погонах», работающие в Москве иностранные журналисты, естественно, должны были отразить ее в своих репортажах. Не мудрствуя лукаво они сообщили своим читателям о разоблачении нескольких werewolves in epaulets (не намного лучше и вариант, встречавшийся позже, - werewolves in uniform; правильно -turncoats или rogue policemen). Казалось бы, уродливость английского словосочетания (чего стоят давно забытые «эполеты», да и слово werewolves рождает совсем не те ассоциации, что русское «оборотни»), его заведомая непонятность, необходимость разъяснения читателю при каждом случае его употребления - все это должно было быть вполне очевидно даже непрофессиональному переводчику. Ан нет.

В данном случае мы имеем дело с типичным случаем буквализма. Очевидно, что адекватный вариант, например turncoats, можно найти лишь на уровне словосочетания, а не на «пословном» уровне. В своей книге «Язык и перевод» Л.С. Бархударов определяет буквальный перевод как «перевод, осуществляемый на более низком уровне, чем тот, который необходим для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм ПЯ [переводящего языка]». Наоборот, вольный перевод - это «перевод, осуществленный на более высоком уровне, чем тот, который достаточен для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм ПЯ». Это нередко происходит, по мнению Бархударова, в художественном переводе, когда «исходные английские предложения передаются как неделимые единицы, тогда как их вполне можно было бы перевести <...> на уровне словосочетаний и даже отдельных слов». Добавлю, что вольный перевод в данном толковании этого термина нередко (и вполне закономерно) встречается и в работе устного переводчика, для которого принципиально важно - правильно оценивать, где «вольности» допустимы, а где нет.

Интересен и нетривиален, хотя, возможно, и спорен, следующий вывод теоретика: «Вольный перевод в целом более приемлем, чем буквальный - при вольном переводе, как правило, не имеют места ни смысловые искажения, ни нарушения норм ПЯ. <...> [Однако] всегда есть опасность перейти ту неуловимую грань, где вольный перевод перерастает в «отсебятину». <...> Разумеется, тезис о предпочтительности вольного перевода буквальному не является абсолютным - следует также принимать во внимание и жанровую характеристику подлинника. Если при переводе художественной литературы вольный перевод вполне терпим и встречается нередко, то при переводе текстов официальных, юридических и дипломатических вольный перевод совершенно недопустим».

Как видим, осмысленный теорией опыт, ее выводы могут реально помочь переводчику, давая возможность подойти к решению стоящей перед ним задачи творчески и в то же время с учетом определенных закономерностей. Не случайно разработанная патриархом нашего переводоведения Я.И. Рецкером концепция, на основе которой строился преподававшийся им на протяжении многих лет курс теории и практики перевода, называется теорией закономерных соответствий. «Теория», - говорил Яков Иосифович, - «должна помогать практике, давать в руки переводчика полезные инструменты». И в своей работе он твердо следовал этому принципу. Его концепция позволила не только выстроить обоснованную методику преподавания перевода, но и защитить в суде имя и творческую репутацию переводчика, обвиненного в плагиате. Произошло это в 1961 году, а захватывающая история, в которой нашлось место и теории, и эксперименту, и опровержению неквалифицированно выполненной (комиссией во главе с доктором филологических наук, профессором МГУ!) экспертизы, изложена в статье Я.И. Рецкера «Плагиат или самостоятельный перевод», вновь опубликованной недавно в журнале переводчиков «Мосты» (номер 2/2004). В издательстве «Р.Валент» вышло новое издание замечательной книги того же автора «Теория перевода и переводческая практика», впервые увидевшей свет в 1974 году и не устаревшей по сей день. Знакомство с этой книгой - богатой по содержанию и блистательной по форме - не только принесет пользу любому переводчику, но и доставит читателю огромное удовольствие.

Вернемся к вопросу о месте перевода в изучении языков и подготовке профессионалов различной специализации. На мой взгляд, на разных этапах изучения языка перевод может присутствовать в разных дозах: вначале его может почти совсем не быть, а в дальнейшем может отдаваться предпочтение тому или иному его виду (учебному или приближенному к профессиональному), но на более продвинутых этапах он должен присутствовать во все большей мере.

При этом, как мне представляется, «теоретической рамкой», наиболее подходящей с точки зрения разработки методики обучения практического переводчика, являются те основы переводоведения, которые были созданы в советский период перечисленными выше авторами, которых я с гордостью называю своими учителями. Разумеется, как всякая теория, достигнутое в те годы нуждается в дальнейшем развитии, и примером такой работы является тот колоссальный труд, который до конца своих дней продолжал В.Н. Комиссаров.

Хотел бы вкратце сказать об одном из направлений, развитие которого, на мой взгляд, могло бы существенно помочь подготовке практических переводчиков. Я имею в виду типологические сопоставления языков и текстов. Разумеется, здесь речь не идет о том, чтобы начинать на пустом месте. Достаточно вспомнить выдающиеся работы В.Г. Гака, основанные на сопоставлении лексики французского и русского языков. Вместе с тем, известная мне литература по этой проблеме не выходит на тот уровень обобщения, когда можно говорить о комплексном сопоставлении типологии двух языков. Обращает на себя внимание тот факт, что подобных работ недостаточно именно в наиболее востребованной сейчас у нас паре языков, англо-русской. Наконец, типологические сопоставления языков и текстов желательно в значительной мере основывать на анализе современных текстов, содержащих актуальную лексику, а здесь наблюдается некоторая лакуна.

В моем понимании английский язык по сравнению с русским отличается следующими свойствами, которые относятся к типологии языка и должны учитываться в преподавании языка и перевода. Это большая субъектность, позитивность высказывания, временная соотнесенность и «дробление времени», сжатость высказывания, имплицитность, метафоричность, ясность высказывания при семантической широте (абстрактности) значительной части лексики, «пространственность».
Как мне представляется, эти особенности выявляются и при сопоставлении английского языка с рядом других.
Специфика этих особенностей состоит в том, что они проявляются, как правило, комплексно и по-разному в различных слоях лексики и «функциональных стилях» (типах текстов). При выборе русского варианта воспроизведение этих особенностей не всегда возможно и обычно не нужно (я не буду вдаваться здесь в старый и возобновленный покойным М.Л. Гаспаровым спор о том, должен ли перевод в какой-то степени «демонстрировать» особенности языка оригинала). Но, как мне представляется, адекватный перевод предполагает интуитивное или осмысленное владение этими особенностями (разумеется, в преподавании мы исходим из того, что осмысленное владение - предпочтительно).

Не буду приводить здесь примеры - некоторое их количество, и только по одной из этих особенностей - пространственности, содержится в статье «Пространство английское и русское», опубликованной в журнале «Мосты». Не являясь теоретиком, я надеюсь, что это направление будет разрабатываться другими. В свете этого можно было бы подвергнуть анализу обширный и постоянно пополняющийся корпус опубликованных переводов, как удачных, так и плохих (недостатка в последних сейчас, к сожалению, нет).

Теперь хотел бы высказать свое мнение по другой проблеме, которая представляется мне важной. Надеюсь при этом не задеть чьего-то самолюбия.

В последнее время, в том числе в связи с введением специальности «лингвистика и межкультурная коммуникация» (заменившей специальность «иностранные языки»), возникла тенденция вытеснения занятий переводом разного рода штудиями на культурные темы. Должен признаться в моем довольно скептическом отношении к этой новации. Отрицать значение культуры как важнейшего фактора международного и межъязыкового общения, конечно, не приходится. Но, думается, не случайно существующие сейчас работы, претендующие на статус учебников по вновь введенной дисциплине, не отличаются ни научной глубиной, ни практической полезностью. Они содержат много случайной, мало осмысленной и плохо структурированной информации, переполнены рассуждениями, так или иначе отражающими культурные стереотипы. При этом необходимые оговорки делаются походя и вряд ли запомнятся студенту, в то время как анекдоты типа «летят в одном самолете русский, американец и француз» - а подобного материала немало в некоторых работах - запомнятся наверняка.

Не вдаваясь в спор о целесообразности введения упомянутой выше специальности (равно как и столь же сомнительной специальности «переводчик в сфере профессиональной коммуникации» - об этом см. статью Д. Мухортова в журнале«Мосты» №3) и в подробную критику имеющейся литературы, хотел бы сделать два замечания.

Во-первых, к «культуре» сейчас модно относить буквально все, в том числе то, что раньше трактовалось просто как «особенности языка», и большой корпус информации из сферы традиционного страноведения. Конечно, культура в широком понимании этого слова включает в себя все это, но не лучше ли вернуться к серьезному преподаванию предметов страноведческого цикла, изучению политической системы, истории, географии, реалий страны изучаемого языка?

Во-вторых, анализ ошибок в публикуемых переводах показывает, что наибольшая их часть связана с неправильным пониманием лексики (а иногда и грамматической структуры и синтаксиса языка) и плохим владением «техникой» перевода. На следующем месте - плохое знание реалий, в том числе (но не только) «культурных реалий». Но ошибки такого рода более часты не в переводе, а в общении. И я отнюдь не хочу сказать, что в подготовке специалистов этой проблеме не надо уделять внимания. Появились и пособия на эту тему, среди которых есть интересные попытки, например книга Линн Виссон «Русские проблемы в английской речи. Слова и фразы в контексте двух культур».

Приведем еще аргументы в пользу важности овладения переводом для всех «международников», особенно дипломатов, журналистов, юристов. Перевод, по словам Габриэля Гарсия Маркеса, это «самый глубокий способ чтения». Часто бывает так, что пока не перевел - не понял, во всяком случае глубоко не постиг суть явления, стоящего за словом или словосочетанием.

Возьмем, например, английское justice, одно из любимых слов Я.И. Рецкера. На многочисленных примерах он показывал, как важно разобраться в специфике употребления этого слова прежде чем выбрать вариант перевода. В принципе выбор чаще всего идет между справедливостью, правосудием и юстицией; предлагаемое словарями как отдельное значение правильность можно считать вариацией справедливости (еще одно значение этого слова -судья Верховного суда США, но оно для переводчика очевиднее, хотя бы потому, что всегда пишется с большой буквы). Это слово считается многозначным (таковым считал его и Рецкер), но, на мой взгляд, три первых «значения» существуют в нем слитно, не воспринимаясь носителями языка как отдельные.
Интересный случай произошел на пресс-конференции президента США в Петербурге в январе 2004 года. Переводя слова Дж. Буша We’ll hunt down all our enemies and bring them to justice,американский переводчик вторую часть опустил и сказал просто«Мы всех наших врагов переловим». В данном случае опущение не наносит большого ущерба смыслу и цели высказывания, но все же интересно отметить, что первое, что приходит в голову, -«привлечем их к ответственности». Очевидно, что речь идет о контекстуальном соответствии (его нет в словарях), однако возникновение в переводе этого слова позволяет глубже понять семантику слова justice.

Это слово встречается и в программном выступлении Дж. Буша в Конгрессе США 21 сентября 2001 года: Whether we bring our enemies to justice or bring justice to our enemies, justice will be done.Здесь мы имеем дело не с «игрой слов» (точнее, «игрой слова»), а со словоупотреблением, подчеркивающим единство значения этого слова - и самого понятия justice - в языке и языковом сознании («культуре») англичан и американцев. Отразить этот факт английского языка в переводе в полной мере невозможно, к тому же надо учитывать, что главная функция здесь - экспрессивная (концепция учета функциональной специфики и в частности экспрессивной функции оригинала подробно разработана в отечественном переводоведении). Вот два варианта, которые предлагались при обсуждении этого текста:

1. Заставим ли мы наших врагов предстать перед справедливым судом или покараем их справедливым мечом - но справедливость обязательно восторжествует

2. Или наши враги предстанут перед правосудием, или правосудие настигнет их - но правосудие совершится.
Какой вариант перевода лучше - судить читателю, но мне кажется, что и план содержания, и экспрессия оригинала нашли отражение в обоих из них. Интересная особенность русского перевода (особенно первого варианта) - он длиннее английского оригинала. И это тоже закономерность, подробно рассмотренная в сравнительном языкознании при сопоставлении русского и английского языков и учитываемая в теории и практике перевода. Существуют и методы компрессии текста, позволяющие полностью или частично преодолевать трудности, связанные с этим явлением (см. об этом статью И. Полуяна «Компрессия - осознанная необходимость» в №3 журнала «Мосты»). Так, возможна следующая редакция первого варианта перевода:Справедливым судом или справедливым мечом, но мы добьемся справедливости (выпадающий при этом смысловой элемент our enemies легко восстанавливается из контекста).

Внимательное отношение к переводу, несомненно, помогло бы нашим экспертам и политикам в дискуссии на тему о так называемой «превентивной войне», которая стала чрезвычайно актуальной накануне вторжения США в Ирак. В английском языке используются два слова - pre-emptive и preventive, у которых разное значение и по словарям и в реальном словоупотреблении (если, конечно, словоупотребление строгое и не подверглось случайному или намеренному искажению). Согласно словарю The American Heritage Dictionary, pre-emptive: relating to military strike made when an enemy strike is believed to be imminent. Согласно тому же словарю, preventive: carried out to deter expected aggression by hostile forces. Для ясности в переводе и в дискуссии полезно было бы договориться о четких соответствиях: pre-emptive - упреждающий, preventive - превентивный. Однако этого сделано не было. Отсюда - сомнительные, мягко говоря, эксперименты (предлагаемое на одном из Интернет-сайтовпредварение как эквивалент pre-emption) и неверные переводы в наших газетах и других изданиях (pre-emptive actions какпревентивные действия в переводе такого ответственного документа, как «Стратегия национальной безопасности США»). Учитывая, что концепция превентивных действий становится у нас в последнее время официальной, это может подтолкнуть на очень скользкую почву. Дело в том, что, в то время как международное право допускает возможность нанесения упреждающих ударов (т.е. ударов в ответ на непосредственно нависшую угрозу), на превентивные удары (т.е. удары для «предотвращения ожидаемого нападения враждебных сил» - см. определение выше) это разрешение не распространяется. Более того, как отмечает выдающийся лингвист и политолог Ноам Хомский (Noam Chomsky), whatever the justifications for pre-emptive war might be, they do not hold for preventive war <...>. Preventive war <...> was condemned at Nuremberg. Как видим осторожность в выборе слов не помешает ни переводчику, ни политику.

Еще один аргумент в пользу важности овладения переводом для любого специалиста в сфере международных отношений: журналист, политолог, дипломат, юрист часто выступают в качестве творцов - или участников создания - русского (английского, французского и т.д.) соответствия того или иного слова, термина, понятия. Опыт здесь далеко не всегда положительный.
Например, никак нельзя признать удачным получившее одно время распространение в американской прессе словосочетание power agencies в качестве эквивалента русского силовые ведомства. То, что этот вариант предлагали люди, для которых английский язык является родным, никоим образом его не оправдывает. Впоследствии удалось настоять на правильном переводе - security agencies или, более полно, national security and law enforcement agencies. Отсюда, вполне приемлемым соответствием русского силовики является security officials.Впрочем, в последнее время журналисты, может быть, для того чтобы подчеркнуть «местный колорит», стали употреблять и заимствование siloviki. Этот вариант не стоит отвергать с порога, он может быть предметом обсуждения. Другое дело, что для полноценного обсуждения надо иметь достаточно полное представление о таких понятиях как реалия, заимствование, калькирование, описательный перевод. Все они рассматриваются в работах по переводоведению, знакомство с которыми позволяет делать выбор между тем или иным вариантом осмысленно, с учетом всех факторов, влияющих на наш выбор в каждом конкретном случае.

Интересный вопрос, лежащий на стыке языка и культуры, касается выбора соответствия русского слова государственник.Это, конечно, реалия, относящаяся к российской жизни дореволюционного, а также постсоветского периода. Одним из основных способов передачи реалий, как известно, является заимствование путем их транскрипции или транслитерации. И в данном случае тоже - в англоязычных переводных и оригинальных текстах встречается вариант gosudarstvennik, обычно сопровождаемый кратким комментарием (содержание такого комментария - вопрос отдельный, здесь необходимо знание предмета и способность кратко выразить суть понятия). Однако возникает вопрос - почему бы не воспользоваться существующим в английском языке и выражающим примерно то же значение словом statist? На это возражают, что statist - слово более редкое, к тому же связанное в англосаксонской политической и политэкономической традиции в основном с отрицательными ассоциациями («государственное вмешательство в экономику», «государственная бюрократия», «стремление регулировать все и вся» и т.п.) Однако данное возражение не представляется мне достаточно убедительным. Ведь имеющиеся между языками соответствия далеко не обязательно должны обладать одинаковыми, совпадающими «шлейфами» ассоциаций. В конце концов, ассоциации со временем меняются даже внутри одного языка, но семантика слова от этого не меняется в той же мере. Так, слово империя/empire совершенно по-разному воспринималось, скажем, в 1945, 1980 или 1999 году русским, американцем и французом. Но никто не оспаривает межъязыковое соответствие этих слов.

Предметом дискуссии в среде переводчиков стало и английское слово ownership (например, в словосочетании country ownership,которое часто встречается в документах ООН). Вот характерная реакция (своего рода «переводческий снобизм»): «Похоже, международные бюрократы опять породили какую-то абстрактную химеру». Автор этого комментария сравнивает это слово с empowerment («тоже трудно переводимым»). Однако он же предлагает довольно удачный перевод country ownership - (национальная) самостоятельность.

На мой взгляд, пренебрежительное отношение к этому слову как к продукту фантазии «международных бюрократов» совершенно неуместно. Как отметил другой участник той же дискуссии, оно возникло в связи с необходимостью подчеркнуть, что страны, в которых осуществляются международные проекты развития, не должны выступать лишь в роли наблюдателя или получателя помощи, ибо только при их активном участии и искренней заинтересованности эти проекты могут принести результат. Предлагаемые русские соответствия - ответственность стран, заинтересованное/деятельное участие стран, причастность стран к осуществляемым программам.

Разумеется, любое слово может выглядеть плохо при неправильном или неумеренном употреблении. Но ownership в данном значении встречается не только в материалах международных организаций, но и в текстах известных писателей и публицистов. Вот цитата из статьи Уильяма Пфаффа: If, in the Security Council, the Bush administration refuses even a symbolic transfer of sovereignty to the Iraqis <...>, Washington will continue to enjoy exclusive ownership of this problem with all of its risks. И здесь наиболее подходящий перевод - ответственность (за эту проблему).

Непрерывный поток развития и изменения языка, возникновение новых слов, значений, терминов, вариантов словоупотребления буквально каждый день ставят перед переводчиками и специалистами непростые задачи. Для их решения необходим определенный набор языковых и специальных («фоновых») знаний и переводческих навыков. Оптимального их сочетания достичь нелегко. В практической работе успехов достигают как специалисты, для которых перевод является «вторичным», но серьезным занятием, так и переводчики, глубоко разбирающиеся в той или иной специальной сфере. Конечно, при переводе сложных текстов ни те, ни другие не гарантированы от ошибок и неточностей. Специалист, как правило, не делает ошибок «с точностью до наоборот» (сказывается более глубокое владение предметом), а «чистый» переводчик допускает меньше вольностей и ошибок, вызванных недостаточным знанием тонкостей языка (артикли, времена, «ложные друзья переводчика»). Но каждый, кто берется за перевод, должен иметь хотя бы общее представление о том, какой перевод можно считать адекватным (это ключевое, хотя и по-прежнему иногда оспариваемое понятие теории перевода).

В конечном счете, наиболее адекватные варианты перевода актуальной лексики и новых терминов часто возникают во взаимодействии специалистов и профессиональных переводчиков, как это произошло, например, со словом warlord в его современном словоупотреблении («старые» варианты, предлагаемые словарями, - полководец, военный диктатор и т.д. - явно не подходят, когда речь идет, например, о местных царьках типа «батьки Махно», властвующих в различных районах Афганистана). Испробованы были разные варианты - полевой командир, военно-феодальный правитель, военный лидер и др. Оптимальным вариантом был признан второй (можно простовоенный правитель), хотя в последнее время отмечены случаи применения этого термина к любому региональному лидеру, не избранному демократически и не подчиняющемуся центральной власти.
Последний пример показывает важность постоянного мониторинга лексических тенденций и актуальной лексики как изучаемого, так и родного языка. Причем наиболее эффективен такой мониторинг именно с переводческих позиций. Практически работающий переводчик, даже вне своей профессиональной деятельности, постоянно задает себе вопрос: «А как я это переведу (перевел бы)?» И вполне закономерно, что помимо частных заметок и находок он фиксирует, обобщает тенденции эволюции языка, особенно те явления, которые создают для него трудности. Что в этой связи обращает на себя внимание в русском языке?
На мой взгляд, среди тенденций последнего времени выделяются следующие:

Внедрение в язык жаргона (в частности молодежного, профессионального) и лексики криминального и полукриминального характера;
. заимствования, особенно из английского языка, ставшего в последние десятилетия «глобальным» (см. об этом мою статью во втором номере журнала «Мосты»);
. так называемая интертекстуальность, обилие аллюзий, явных и скрытых цитат, в том числе из Библии и других религиозных текстов.

Вторая их этих тенденций, казалось бы, является «беспроблемной» для переводчика, во всяком случае с русского языка на английский - сиди себе и подбирай в качестве эквивалентов исходные английские слова. Но это не совсем так. Дело в том, что многие слова, едва позаимствованные в русский язык, начинают жить собственной жизнью, обрастают новыми значениями, переходят в другие части речи и т.д. Мы еще не успели смириться с заимствованием «пиар», как это слово начало фонтанировать русской сочетаемостью (черный пиар - нечто близкое к dirty tricks) и образовывать русские слова. Пример из газетной публицистики: Наша власть либо интригует, либо пиарит - Our government is either scheming or spinning (как видим, в переводе английского «исходника» - PR - нет).

Новые слова, значения, способы выражения мыслей не всегда связаны с необходимостью назвать новое. Столь же часто, не добавляя в язык новой содержательности, они появляются в связи с характерным для всех языков стремлением по-новому назвать уже известное, разнообразить план выражения, повернуть иной гранью старое слово. Так, с легкой руки спортивных комментаторов («интрига предстоящего матча будет заключаться в дуэли между Ван Бастеном и Роналдо») словоинтрига в значении нечто неизвестное, придающее остроту ожидаемому событию вошло и в политическую лексику («интрига саммита глав государств СНГ»). Переводчик неизбежно более чувствителен к таким языковым эволюциям, ведь, если он по инерции скажет или, тем более, напишет the intrigue, его могут не понять (правильный перевод - the question mark, во втором примере можно the intriguing part).
Для переводчика, специализирующегося на переводе текстов политической, экономической, международной тематики, мониторинг актуальной терминологии и лексики превращается в своего рода повседневную обязанность. Необходимо - и это уже задача всей переводческой «корпорации» - способствовать закреплению удачных вариантов перевода и отбрасыванию неудачных, пусть даже вошедших в широкое употребление. Иногда этого не удается сделать - неточный или неадекватный вариант, что называется, пустил корни на новой почве. Так случилось, например, с выражением rogue state - переводгосударство-изгой явно неадекватен (гораздо лучше опасное, в крайнем случае экстремистское государство), но изменить закрепившееся словоупотребление уже, пожалуй, не удастся. Но иногда усилия переводчиков оказываются успешными - помимо приведенных выше примеров можно вспомнить замену переводаfailed state c развалившегося государства на недееспособное государство.

Тем, кто выберет перевод своей профессией, не придется жаловаться на недостаток работы. Она будет и интенсивной, и разнообразной. Умение переводить даст большое «сравнительное преимущество» и тем, кто выберет в качестве основной специализации какую-то иную сферу. Надо только иметь в виду, что успех достигается большими усилиями.
Чего хотелось бы пожелать желающим достичь такого успеха? Прежде всего активного, постоянного чтения разнообразной литературы на всех доступных вам языках - все-таки этот канал восприятия информации является самым эффективным при освоении языка в наших условиях. Далее, внимательного отношения к основному инструменту переводчика - словарю (ко всем словарям - двуязычным, толковым, специальным, энциклопедическим, «бумажным», электронным, интернетовским). Из выпущенных недавно словарей хочу порекомендовать Новый Большой русско-английский словарь Д.И. Ермоловича и Т.М. Красавиной. Может показаться странным, но чем опытнее переводчик, тем интереснее ему словари, тем больше он может почерпнуть из общения с ними, нередко критического.

Наконец, хотелось бы пожелать постоянной работы над повышением своей общей и языковой культуры. В публикуемых сейчас переводах часто неприятно поражает неряшливость в передаче имен собственных, незнание многих исторических, географических, религиозных реалий, неуклюжесть в обращении с родным языком, а иногда - назовем вещи своими именами - просто-напросто невежественность и неграмотность.

И последнее - об ошибках. Они бывают у всех переводчиков, даже у лучших из нас. Догмат «непогрешимости переводчика» как некоего небожителя, для которого нет ничего неизвестного и непреодолимого, разумеется, не имеет ничего общего с реальностью этой профессии, изобилующей трудностями, непредвиденными ситуациями и другими «подводными камнями». Но ответственное отношение к работе, приходящая с годами переводческая интуиция помогут избежать нагромождения ошибок, их цепной реакции, которая обычно вызывается чрезмерной самоуверенностью. А вот уверенность в себе, основанная на знаниях и постоянном самосовершенствовании, совершенно необходима. В конце концов, не боги горшки обжигают (what man has done man can do), а смелость города берет (fortune favors the daring)!